Изменить размер шрифта - +
Она обволакивала людей и тьяни, заставляла блестеть чешуйчатые тела и шлемы из раковин, холодила разгоряченную дневным зноем кожу, мешалась с потом на лице Птоза, стекала тонкими струйками по щекам. Птоз, не доверяя никому, крутил деревянную рукоять, опуская, а затем, после троекратного рывка веревки – поднимая приятеля со старым тьяни. Стражи, обступившие колодец, молчали; их было теперь человек шестьдесят, и все новые люди, свободные от дежурства, подтягивались из лагеря. Нерис тоже была тиха и непривычно молчалива, лишь прижималась к Дарту плечом и время от времени, привстав на носках, заглядывала в темный колодец. Сейчас, в период сгущавшихся сумерек, тьма там казалась особенно непроницаемой.

    Перебравшись через барьер из оплавленного камня, обрамлявший колодец, Шепчущий на мгновение замер, потом сделал знакомое движение руками – вытянул их, соединил перед грудью и изогнул так, что получилась идеальная окружность. Лицо его выглядело бесстрастным, но Дарт заметил, что нижняя челюсть мелко подрагивает.

    – Ты прав, Убивающий Длинным Ножом. – Голос старого тьяни был по-прежнему сух и резок. – Там две пещеры, маленькая и большая. Очень большая! Когда глядишь на нее с высоты, затмевается разум и забываются все слова… Но я глядел – через пластину, которая делает далекое близким. Глядел, но не увидел ничего. – Он бросил взгляд на своих соплеменников, и те вскочили, словно подброшенные невидимыми пружинами. – Ты нас не обманул, маргар. Такова воля Предвечного. Теперь мы уходим.

    Глядя на цепочку фигур, быстро спускавшихся по склону, Дарт подумал: вот разум, что лежит по ту сторону добра и зла. Серые ангелы, что убивают без жестокости, мучают без злобы и совершают благо не ради сострадания, а лишь по велению целесообразности. Как сочетается это с верой в Предвечного? Или он принимает за веру знание? Может быть, он ошибался, думая, что Элейхо – бог, которому поклоняются все обитатели Диска? Такое мнение было б понятным и простительным – ведь на Земле вера и бог нераздельны, как палец и ладонь, а на безбожном Анхабе не признается ни первое, ни второе. По этой причине его представления о религии зиждились все же на земном опыте, а вклад Анхаба заключался в том, что вера его была разрушена и уступила место скептицизму.

    Но вот он повстречал существ, чей скептицизм был безмерен и равен их бесстрастности, созданий без эмоций и непохожих на людей, как походили рами. Внешнее сходство уже не могло обмануть и сделаться источником ошибки, диктуемой земными аналогиями; теперь, задним числом, он признавал, что сказанное Нерис о Предвечном могло быть не фантазией ума, а настоящей реальностью.

    Но если Элейхо не бог, то что же такое? Могущественный призрак, что затаился в глубинах планетоида? Или бессмертное существо с фераловой плотью и каменной кожей, создание Темных? Почему бы и нет! Если они сотворили амеб размером в лье, стреляющих плазмой, и этот гигантский планетоид, то им по силам и другое – сделать Диск живым. Не только живым, но разумным, определяющим судьбы его обитателей, а также незваных гостей, свалившихся из космоса… Эта догадка объясняла многое – и убеждение роо в том, что их божество – реальность, и странные таланты шир, и феномен всепланетной связи, осуществляемой деревьями, и пробуждение воспоминаний. «Мон дьен! Вот это монстр!.. – подумал Дарт и ужаснулся. – Сотни миллионов кубических лье мыслящей плоти! Страшно представить, на что способно такое существо!»

    Может быть, Диск был вовсе не планетоидом, не космической станцией, а машиной? Гигантским устройством, созданным древней расой, чтобы Уйти? Может быть, ферал действительно являлся живой субстанцией, подобной той, что хранила искусственный разум Голема? Может быть, как утверждала Констанция, ферал как-то влиял на ментальные барьеры, ослабляя их незаметно и безболезненно, исцеляя память? Об этом Дарт мог лишь гадать, но твердо был уверен: видение, которое было послано ему в момент контакта со стеной, нельзя считать случайным.

Быстрый переход