Он хлопнул по обнаженному плечу.

    – Кончай моцион, приятель, и заходи на посадку. Кушать подано.

    Вампирчик спланировал вниз. Крохотные коготки царапнули кожу, зверек что-то заверещал, вцепившись лапками в густые волосы над ухом.

    – Я понимаю, что не очень вкусен в сравнении с твоей хозяйкой, – сказал ему Дарт. – Однако, мон гар, ешь, что предлагают от чистого сердца. Не всякий же раз тебе лакомиться кровью благородной дамы!

    Писк тем не менее не смолкал и даже сложился в понятные слова:

    – Нне голлоденн… ннет… крровь нне ннадо… ннет…

    – Чего же ты хочешь? – Дарт почесал зверьку мягкое брюшко. – Снова спать?

    – Нне сспать… исскать…

    – Что искать?

    – Сскажи… Бррокат, исскать…

    – Брокат, сидеть спокойно. Не надо искать.

    Поглаживая мягкую шерстку, он обогнул виноградник и постоял у обрыва, с которого открывался вид на пляж. Лагуна была пуста. Судно тиан больше не покачивалось на волнах, а превратилось в груду обломков, сваленных на песке и сохнущих под жаркими лучами солнца. Над хаосом досок и брусьев торчала мачта с верхним реем – будто крест, сброшенный сарацинами с христианского храма.

    Это зрелище наполнило Дарта печалью.

    – Не уплывешь, не убежишь, – буркнул он, коснувшись горбинки длинноватого носа. – Дьявольщина! И не улетишь! Разучился я летать, мон гар.

    – Бррокат ллетать, – зашелестело в ухе. – Ллетать, исскать…

    – То, что мне нужно, ты не найдешь, дружок.

    Он вернулся к пещере, послушал тихое дыхание спящей, взглянул на ее ожерелье и свой джелфейр, отметил, что зелень начала сменяться голубизной, и улегся на мягком мху. Его вдруг охватила неудержимая сонливость, словно от спящей рядом женщины передались какие-то флюиды; он глубоко вздохнул, закрыл глаза и, балансируя на грани забытья и яви, пожелал очутиться на Земле.

    В этот раз его сновидение оказалось удивительно четким, объемным, насыщенным звуками и запахами. Кутаясь в плащ, он шел по извилистым улочкам ночного города, затопленного тьмой; было безлюдно и тихо, и, как бы подтверждая наступление тьмы и тишины, часы на невидимой башне пробили одиннадцать. Воздух наполняло благоухание, которое ветер доносил из цветущих садов, отягощенных росой и дремлющих в прохладе ночи; издалека, заглушенная плотными ставнями, слышалась песня гуляк, веселившихся в каком-то кабачке. Он видел домик в конце переулка – серую каменную стену и знакомую дверь; над ней ветви клена, переплетенные густо разросшимся диким виноградом, образовали плотный зеленый навес. Внезапно ему почудилось, что некая фигурка, возникнув из ночных теней, маячит у двери – невысокая, хрупкая и, как сам он, закутанная в плащ. Женщина? Он ринулся к ней, и в тот же миг картина изменилась.

    Теперь он стоял в комнате, опираясь одной рукой о крышку массивного дубового стола и положив другую на эфес шпаги. Очевидно, комната была жилищем человека незнатного, но состоятельного: ни шелков, ни гобеленов, ни хрусталя, только прочная мебель, стол и стулья, вместительные шкафы и сундук, накрытый полосатым ковриком. Напротив, у одного из шкафов, изящный женский силуэт: темные волосы, росчерк тонких бровей, бледное голубоглазое лицо с чуть-чуть вздернутым носиком, кружева вокруг стройной шеи.