— Почему не пристрелили?

— Дык потому что ты, гнида, смерти не достоин. — Грымза покачал головой. — Все тебе было, все на тарелочке — жри! Дык нет, рожу воротишь, шкура. Вот теперь узнаешь, как эт дается… и жратва, и девки…

— Не велено тебя убивать, — буркнул Обрез.

— Какое благородство. — Артур поджал губы и отвернулся.

Мысленно он тысячу раз освободился, свернул шею Обрезу, а Грымзе вспорол живот и намотал его кишки на кулак. Как там батя? Мертв? Или узнал, что получил удар в спину? Правильнее было поймать пулю и сдохнуть… А еще правильнее — сдохнуть вместо тех, кто погиб по его вине… Это ведь он собственными руками! И свою жизнь разрушил, и чужие…

— Позови Романа! — приказал Артур Грымзе.

Того аж перекосило:

— Командуешь? Дурная привычка, отвыка-а-ай. И волком-то не смотри, да? Я-то что, об меня все ноги вытирали, а вот ты… Вот уж повезло Шакалу с сыночком! Уж какая он сволочь, но ты его переплюнул!

Броситься на них, убить, уничтожить… Пусть ничего уже не исправить, пусть пристрелят, но хотя бы попытаться!

Неужели Роман знал? Вот тебе и единственный родной человек. Больше чем друг… да какое там — больше чем брат! Из всех двенадцати братьев-сестер Артуру ни один дорог не был, отец — вообще чужой человек, он мать в могилу свел: зачем старая жена, когда вокруг столько молодых тел? И получается, единственный на всей Пустоши родной — Роман.

Правильнее было промолчать? Но как молчать, если знаешь, что завтра убьют друга? Жил бы себе дальше, охотился, сопровождал караваны… Вопрос только: кем бы себя чувствовал? Молчание — то же предательство. Разрослось бы, как пятно некроза, и пожрало изнутри. Либо физически подыхать, либо в Шакала превращаться. Выбора не было, выхода не было.

Оставался малюсенький шанс, что Роман не знал или не успел предупредить друга. Тогда Артур из предателя превращался в жертву и даже с неким флером благородства… Если поверить, что Роман хотел предупредить его, а смертей и пальбы не желал…

С улицы донесся зычный бас Яна:

— Обрез! Где тебя носит? Сюда иди!

— Присмотри за ним, — приказал Обрез Грымзе и исчез за дверью.

Во дворе гомонили люди, рычали моторы сендеров. Понемногу нарастал непривычный мерный гул, вскоре он растворил в себе все звуки. Что это за машина? Самоход? Вряд ли. Неужели омеговцы пожаловали на шумок? Шевельнулась надежда, что они накажут захватчиков. Шевельнулась — и замерла. Зачем? Им главное, чтобы поступали продукты в гарнизон. Кто поставщик — не важно.

Мотор заглушили, заговорили громче. Кого-то тащили, этот кто-то упирался и бранился. Причитала женщина, на нее цыкнули — умолкла. Артур надеялся услышать знакомые голоса — тщетно, только Ян рокотал, как та неведомая машина. Скрипнула дверь — в проеме образовался яновский прихвостень, кивнул на Артура:

— Приехали, тащи этого.

— Ну дык подсоби мне, глянь, какой он здоровенный! — возмутился Грымза.

— Иди ты манису в зад!

Грымза обиженно засопел, ухватил Артура за руки, ругнулся, бросил — неудобно. Взялся за ноги, зажал их под мышками и поволок на улицу.

— Тряпка! — не удержался Артур. — Ты думал, Ян тебя отблагодарит? Как был ты бумагой для подтирания, так и сдохнешь.

Воровато оглядевшись, Грымза отпустил жертву и пару раз пнул в живот ботинком с кованой подошвой — Артур закашлялся. Насвистывая веселенькую песню, Грымза вытащил его на улицу и бросил рядом с другим связанным — батиным охранником, не предавшим нанимателя.