Одна птица была белой, другая черной. Обе крупнее, чем местная порода ворон. И белая так и не приняла правильный облик. Она выглядела так, словно одним из ее родителей была не ворона, а перепуганный голубь.

— Если случится, что я не смогу вас догнать, а тебе будет нужно со мной связаться, то они легко меня найдут.

Не сомневаюсь, что вид у меня был мрачный. Тобо ухмыльнулся:

— И еще я подумал, что они будут отлично смотреться с твоим костюмчиком. Мама рассказала, что у тебя на плечах всегда сидели вороны, когда ты давным-давно облачался в доспехи Жизнедава.

— То были настоящие вороны, — вздохнул я. — И принадлежали они Душелову. В те дни у нас было нечто вроде взаимопонимания. Враг моего врага, и все такое.

— Ты ведь прихватил с собой доспехи Жизнедава? И копье Одноглазого? Ты ведь знаешь, что если что-то здесь оставишь, то уже не сможешь вернуться.

— Да. Прихватил.

Пышные доспехи Жизнедава не были теми же самыми, что я носил десятилетия назад. Они потерялись во время кьяулунских войн Дремы и Сари. Наверное, они сейчас у Душелова, в кладовой для трофеев. А нынешние мои доспехи, предназначенные в основном для показухи, были изготовлены в лучших оружейных мастерских Хсиена и отличались четким местным стилем. Их черная лакированная поверхность, напоминающая хитин, была инкрустирована золотыми и серебряными символами, которые в Хсиене ассоциируются с колдовством, злом и мраком. Некоторые воспроизводят магические символы власти, некогда неразрывно связанные с Хозяевами Теней. Другие принадлежат к эпохе, когда ныне исчезнувший в Хсиене культ Кины посылал в крестовые походы отряды Обманников. И все эти символы наводили ужас — во всяком случае, в мире, где были изобретены.

Восстановленный для Госпожи доспех Вдоводела смотрелся еще уродливее моего. Символы на его поверхности имели не столь четкий смысл, зато наводили гораздо больший страх, потому что Госпожа настояла на том, что сама примет участие в разработке и создании доспеха. С головой у нее явно не все в порядке.

Замаскированных под ворон чудищ ей не досталось. Зато она везла с собой несколько резных коробочек из тикового дерева и тонкую стопку странной рисовой бумаги, на которой предпочитают писать монахи в Хань-Фи.

— Ну, тебе пора. А я прослежу, чтобы тебе вслед не послали посыльного.

Я хмыкнул. Если не считать дядюшки Доя, задержавшегося пошептаться с Тобо, я остался последним из своего отряда на хсиенской стороне врат. Госпожа сжала мою руку, когда я присоединился к ней, и с восторгом сказала:

— Мы в пути, дорогой. Снова.

— Снова. — Что-то я не припомню, что когда-либо выступал в путь с восторгом.

— Не хочешь развернуть знамя? — спросил Мурген.

— Нет, пока не доберемся до самой равнины. Мы здесь ренегаты. И не будем принижать Дрему.

Тут у меня возникла идея. Если мы сможем достать подходящий материал… то сможем поднять и старое знамя Отряда, с которым ходили до того, как сменили его на огнедышащий череп Душелова.

— Хорошо, — сказал мне Дой, проходя через врата. — Немного мудрости. Очень хорошо.

Я начал подъем на равнину, несколько ошеломленный осознанием того факта, что я единственный из оставшихся в живых членов Отряда, кто еще помнит, как выглядело наше первоначальное знамя. Смотрелось оно ненамного веселее нынешнего, зато гораздо более по-деловому. На алом фоне девять повешенных в черных одеяниях и по шесть желтых кинжалов в верхнем левом и правом нижнем углах. В правом верхнем красовался разбитый череп, а в левом нижнем — птица с отрубленной головой в когтях. То ли ворона, то ли орел.

И нигде в Анналах не нашлось даже намека на то, когда или почему мы выбрали себе именно такое знамя.