– Как я сегодня играл?

– Сами знаете, что отлично, – просто ответила Кэтрин и взяла протянутый бокал.

Микали улыбнулся и чокнулся с ней.

– За Кэтрин Рили, очаровательную католичку, за ее ум, интуицию и тонкий музыкальный вкус, а также за то, что в ближайшие три минуты она уведет меня отсюда и покажет Кембридж.

– Не католичку, а еврейку, – заметила Кэтрин. – Моя мать еврейка, значит, и я тоже.

– Вношу поправку. За Кэтрин Рили, очаровательную еврейку. Следует ли отсюда, что вы еще и готовить умеете?

– О да, конечно.

– Замечательно. А теперь сматываемся. Давайте покатаемся на пароме и полюбуемся с воды романтично мерцающими в лунном свете шпилями Кембриджа.

Через полчаса пошел дождь, поэтому, когда им наконец удалось пристать к берегу, оба вымокли до нитки. Когда же такси добросило их до Нью-Холла, дождь полил еще сильнее, и вода с них струилась ручьями.

Кэтрин открыла дверь и уже собиралась войти внутрь, но Микали мягко остановил ее.

– Нет. В первый раз я должен на руках перенести тебя через порог. Таков греческий обычай, а мы все большие традиционалисты.

Позже, около трех часов ночи, когда наконец наступила пауза и Джон потянулся за сигаретой, Кэтрин повернулась к нему.

– Как чудесно. Я и не подозревала, что бывает так хорошо.

– Спи, – нежно ответил он и обнял ее. Дождь перестал, лунный свет струился в окно. Джон Микали долго еще лежал и курил, уставившись в потолок. Его лицо было серьезным и мрачным. Девушка застонала во сне, и он инстинктивно прижал ее к себе покрепче.

– Ты знаешь, что это дерево посажено Милтоном? – спросила Кэтрин.

Они сидели под шелковицей в саду Крайст-Колледжа.

– Мне это абсолютно безразлично. – Микали поцеловал ее в шею. – В такой день, как сегодня, ничего не имеет значения. В Кембридже весна, а тебе надо идти работать.

– Только до конца недели, а затем наступит благословенный отпуск.

– Ох, не знаю, не знаю. Не нравится мне твоя работа. Жестокость, убийства, терроризм. Неподходящее занятие для женщины, хотя что я говорю? Ни для кого не подходящее занятие!

– Ладно тебе, – перебила Джона Кэтрин. – А как насчет твоей службы в Иностранном легионе в Алжире? Я же читала журналы. В какие игры ты сам тогда играл?

Микали передернул плечами.

– Я был просто мальчишкой. Записался в Легион под влиянием момента. Решение, основанное на эмоциях. Но ты действительно их выискиваешь. Вчера вечером кто-то рассказал мне, что ты работаешь с той немкой, ну, которая связана с группой „Баадер-Майнхофф". Я и не знал, что она здесь.

– Да, в Тангмере. В специальном правительственном учреждении недалеко отсюда.

– Понятно. Ты официально занимаешься ею?

После некоторого колебания Кэтрин ответила:

– Да, иначе бы я ее не увидела. Однако надеюсь, мне все же удалось завоевать ее доверие.

– Ведь именно она спрятала того типа, которого газеты величают Критянином, у себя в комнате, когда он застрелил министра из ГДР?

– Точно.

– Я в тот момент находился там. Выступал с концертом в университете. – Они встали и побрели по дорожке. – Не понимаю. Полиция наверняка добилась от нее описания внешности убийцы. Мне всегда казалось, что немцы весьма ответственно подходят к делам подобного рода.

– Он постоянно носил маску. Знаешь, вроде чулка на голове с дырками для глаз, носа и рта. Даже если бы она и захотела, то все равно не смогла бы описать его.

– Что значит – даже если бы и захотела?

Кэтрин Рили улыбнулась.