- По предположению Тони, подруга ее Маргарита не лечилась специально, чтоб заразить побольше мужчин.

- Какой мрак! — дядя побагровел, будто заглянул в огненную бездну, опалился и отшатнулся. — Мы живем в аду.

- В преддверии.

- Нет, какая мрачная, жуткая аналогия: она мстит мужчинам, он — женщинам. Но позволь! У Ангелевича два засвидетельствованных алиби.

- В его заведении можно организовать любое алиби.

- Да ведь стриптизерка своего хозяина не выдаст, — констатировал адвокат. — не выдаст! Если поручить сыну выведать. но так не хочется.

- Не надо. Я сам попробую.

Дядя глубоко и тяжело задумался, проступили резкие морщины на лбу. «Седьмой десяток, — подумал Петр Романович с жалостью. — Отдыхать ему пора, а не бороться за «безвинных».»

- Мы его так избаловали — я избаловал, Оля пожестче, — что не могу ставить никаких условий.

- Да, направление мыслей Поля мне не нравится, — подтвердил Петр Романович.

- Мыслей? — встрепенулся отец. — Каких мыслей?

- Он чересчур чувствителен ко злу. Надеюсь, весь этот демонизм-сатанизм — всего лишь юношеское пижонство.

- Понимаешь, единственный ребенок, долго болел. Иногда я думаю: прав был Роман, что воспитал достойных детей в довольно суровой, аскетической методе.

- Не было у отца никакой методы, из-за работы он вообще нас редко видел. Но очень любил. И мы его любили. — У Петра Романовича вдруг вырвалось: — Не могу простить себе его смерти.

- Петруша, его сердце.

- Нет, дядя! Я ускорил конец. И никогда не вспоминаю по трусости.

- И не надо. Есть такие страшные коллизии, в которых человек не властен.

Но Петр Романович уже не мог остановиться; какое-то неизъяснимое ощущение влекло его вспомнить наконец.

- Отец словно что-то почувствовал, позвонил внезапно: все ли дома благополучно. А я сказал: «Павел арестован по обвинению в убийстве невесты». — «Немедленно забери меня домой!» В больнице, в такси мы молчали, и только дома. Он лег на кушетку, спросил: «Как это случилось?» Я начал: «В пятницу пришла Маргарита.» Он перебил: «Но еще в четверг у меня был Евгений, и ничто не предвещало катастрофы, и я спокойно отправился ужинать, и кусок в горле у меня не застрял.»

- Петр, не ты виноват! — закричал дядя, вскочил, зашагал взад-вперед, заполняя дородным телом все пространство комнаты. — Не изводи себя напрасно.

- Не могу вспоминать, впервые. Этот «кусок в горле» у меня стоит!! Я испугался — ты б видел его лицо! — поспешил оправдаться, что не выдал Павла, но врать про розы не стал. Его последний вопрос-выкрик: «Ты уверен, что твой брат убийца?!»

- И ты что?

- Я сказал: «Убийца». — Петр Романович задохнулся, из горла вырвался какой-то сухой всхлип со словами: — Я убил его.

- Павла? — дядя нагнулся над племянником, потряс за плечи. — Очнись.

- Отца. Ничего со мной не случится, — он резким движением освободился, глубоко вздохнув. — Вот, даже ты сомневаешься.

- Нет, что ты!

- Появился Подземельный.

- Когда?

- Тогда. Но отца не спас. А через девять лет обвинил меня. Mea culpa.

- Ну, раз ты обратился к латыни, стало быть, приходишь в себя, — трезво заметил адвокат. — Я уже говорил: тут античность. Трагедия. Фатум. Рок.

- Кто ж этот мистер Рок? — попытался пошутить Петр Романович. — Мистер Мак-Фатум?

- Кто-кто?

- Одержимые демоном мстители у Честертона и Набокова.