С момента моего приезда в Директорию Вейкман делал все возможное, чтобы пробудить мою бдительность. Я прибыл, чтобы избежать разложения, а оказался связанным, как никогда. Веррик давал мне приказы, и я подчинялся. Что можно сделать в полностью прогнившем обществе? Подчиняться прогнившим законам? Разве это преступление — неподчинение бесчестному закону или нарушенной клятве?
— Это преступление, — медленно сказал Картрайт — но, быть может, совершить его — это благо.
— В обществе преступников, — вставил Шеффер, — невинные отправляются за решетку.
— Кто имеет право решать, что общество состоит из преступников? — продолжил Бентли. — Откуда вы можете знать, что ваше общество идет по ложному пути? Как вы узнаете, когда стоит не подчиниться закону?
— Вы это знаете, и этого достаточно, — страстно произнесла Рита О’Нейл.
— Ваш мозг подаст специальный сигнал предуведомления? — спросил Бентли. — Я бы предпочел иметь хоть один такой. Это же должно быть дьявольски удобно. В Системе живет шесть миллиардов человек, и большинство из них думает, что все функционирует в совершенстве. Можно ли от меня требовать, чтобы я шел против всех тех, кто меня окружает? Они все подчиняются законам.
Он думал об Эле и Лауре Девис.
Они счастливы, удовлетворены, имеют хорошую работу и комфортабельное жилище, сытно едят. Элеонора Стивенс сказала, что у меня больной ум. Как знать, может быть, я свихнулся, если вообще не психопат.
— Вы должны иметь закон внутри себя самого, — сказала Рита О’Нейл.
— Все его имеют. Он струится по улицам. Я так долго претерпевал разложение, что восстал против всего этого. Быть может, они правы, и я изменник. Думаю, что Веррик, будучи сам неверен связывающей нас клятве, освободил меня от нее. Я так думаю, но может быть, я ошибаюсь.
— Если вы ошибаетесь, — заметил ему Шеффер, — то всякий имеет полное право убить вас.
— Да, я знаю, но… — Бентли не мог подобрать слова. — В каком-то смысле это не столь важно. Я не уважал своей клятвы не потому, что боялся ее нарушить, а потому, что считал — она не должна быть нарушена. И только. На какой-то стадии все это опротивело мне настолько, что я больше не мог работать на эту Систему. Я не хочу больше иметь ничего общего с ними, даже если меня за это должны преследовать и убить.
— Это еще может случиться, — сказал Картрайт. — Вы говорите, что Веррик знал о существовании бомбы?
— Это точно. — Картрайт задумался. — Шефу не полагается посылать классифицированного служащего на смерть. Для этого есть инки. Ему не полагается уничтожать своих классифицированных служащих, напротив, он обязан охранять их. Судья Уоринг мог бы знать это. Он эксперт по материалам. В момент принесения клятвы Веррику вы не знали, что он низложен?
— Нет, но они это знали.
Картрайт почесал подбородок.
— Быть может, ваше дело выиграет У вас есть что-то интересное, Бентли. Что вы будете делать теперь, когда нарушили правила игры? Снова приносить клятву?
— Не думаю.
— Почему?
— Нет человека, созданного для того, чтобы стать слугой другого человека.
— Я не это имею ввиду, — сказал Картрайт. — Он помедлил, подбирая слова. — Клятву посту.
— Не знаю, — утомленно произнес Бентли. — Может быть, потом когда-нибудь. Я устал.
Рита О’Нейл вставила:
— Хорошо бы вам войти в штаб моего дяди.
Все взоры устремились на нее. |