Очищен от живого. Мне это понравилось:

– Это разбавленный спирт.

– Но все еще достаточно крепкий. И, как ты могла бы сказать, самовосстанавливающийся.

Его глаза глядели не так апатично, как прошлой ночью. По-видимому, благодаря воде, которая разбавила нечто… другое.

– Пожалуйста, не смотри мне в глаза. Ночь снова близко, и… я все еще не хочу победы. Бо.

Я резко отвела взгляд. Плохой знак, что ему приходится напоминать мне. Хороший знак, что он все еще хочет поражения Бо. Хороший для кого? Мы у Бо в руках. И явно не тот случай, когда это своего рода испытание, вызов, и, добравшись до конца живыми, мы получим свободу. Такие вот дела. Вопрос времени, наступит развязка скоро или чуть-чуть позже. Интересно, что думают мама, Чарли, Мэл и остальные; знает ли уже Эймил. За семь лет я не опаздывала на работу никогда. Ни разу не проспала. Не брала выходных, не болела. (Чарли, которого тоже никакая болезнь не брала, обычно объяснял: «чистая жизнь» – и это бесило маму, болевшую гриппом каждую зиму). Они ведь должны были сообщить полиции, что я пропала? Наверное. Но полиция скажет, что я совершеннолетняя и свободна в своих поступках, и пусть обратятся снова через несколько дней, если я не найдусь. Пат или Джесс могут заставить их искать старательнее, когда полиция вообще соберется искать, но через несколько дней меня уже, наверно, не будет в живых. А наши местные копы милые ребята, но по части интеллекта – отнюдь не ядерные физики. Впрочем, ядерная физика мне тоже сейчас не могла ничем помочь.

Не было причины считать, что к этому делу следует привлечь ООД.

Кого еще спросят мама и Мэл? Иоланду. Но и та ничего не будет знать. Они обнаружат пропажу моей машины. Догадается ли кто-нибудь съездить к озеру и посмотреть возле старого дома? Да вряд ли. Никто, кроме меня, туда не ездил, да и я сама не бывала там уже несколько лет. Даже ни разу не водила туда Мэла, когда мы ходили в походы. И вряд ли ту местность регулярно патрулируют – видимых причин для этого нет. К тому же там пятна скверны… Но если кто-нибудь все-таки доберется до домика и найдет машину, что тогда? Меня там нет, и сомнительно, чтобы вампиры оставили улики. О вампирской проблеме начинают говорить, когда находят очередное обескровленное тело с отметинами клыков. А здешний особняк отлично стерегло пятно скверны поблизости.

Я выпила оставшуюся воду, не вытирая горлышка. Я подумала: разве моя рука или мое платье стерильны?

Я повернулась к окну. Почувствовала на себе взгляд вампира.

– Мне нужно пописать, – раздраженно сказала я. – Я собираюсь сделать это через окно. Не мог бы ты не смотреть? Я скажу тебе, когда закончу.

Поскольку до сих пор я не слышала, как он движется, он должен был зашуметь так, чтобы я услышала. Я оглянулась, и он повернулся спиной. Я пописала, чувствуя себя нелепо.

– Готово, – сказала я. Он развернулся и снова вперился в меня взглядом; лицо оставалось все таким же бесстрастным.

Как он, казалось, уменьшался с восходом солнца, так сейчас словно рос с заходом.

Последние лучи солнца угасли – как и я. Замерзшая, больная, напуганная, а головная боль, казалось, стала больше головы. Я закуталась в одеяло и прижалась к стене поближе к углу, насколько позволяла цепь. Я вспомнила о второй буханке хлеба, вытащила ее и начала есть в надежде, что это поможет, но куски падали в желудок, как камни, и много я не съела. Затем я свернулась клубком на полу и стала ждать.

Уже полностью стемнело. Позже должна была подняться луна, но сейчас я почти ничего не видела. Ясной ночью под открытым небом не бывает полностью темно, но мы находились в доме. Серая полутьма прямоугольниками ложилась на пол под окнами, но вне их я ничего не видела. Я знала, что он видит в темноте; знала, что вампиры чуют живую кровь… Нет, подумала я.