Обернуться Лариса не смогла. Стальные пальцы, давшие ей временную передышку, сжались с новой силой.

Глеб – Герцог, она – Джильда, и плата за ее любовь – смерть. Не об этом ли думала она, смотря кассету с записью оперы? Тогда ей показалось, что это бред…

Она попробовала рвануться из жестоких, неумолимых рук, но напрасно. Шансы были равны нулю. Молот в висках замедлил свои удары: реже, еще реже. Тишина. И чернота.

Откуда-то сверху послышался шум. Лариса уже ничего не видела, но остатками сознания уловила последовавший за ним жуткий грохот. Черное, ватное пространство вокруг нее прорезали крики. Сразу вслед за этим Ларису резко швырнуло вперед, и затем горло отпустило.

Она почувствовала щекой холод бетона. Из-за спины доносилось громкое, хриплое дыхание и брань. Потом что-то булькнуло, словно лопнул огромный мыльный пузырь. И все смолкло.

Зрение возвращалось постепенно и медленно. Очень медленно рассеивалась мгла, и перед глазами появлялись светлые, клочковатые пятна. Грязная плита пола, опрокинутый кубок, ободранная ножка стола, какая-то пыльная тряпка, валяющаяся под ногами.

Вокруг стояла звенящая, неправдоподобная тишина, и Ларисе вдруг пришло в голову, что, может быть, она все-таки умерла. Так тихо может быть только на том свете. Она попробовала шевельнуться и с удивлением почувствовала, что тело слушается ее. С трудом и жгучей болью, но выполняет приказы мозга. Одновременно с движениями вырвался тихий, слабый стон.

– Лара.

Голос был негромким, спокойным. Голос Артема. Где же он?

– Ты где? – Она хотела спросить, но из горла не донеслось ни звука, только невнятное сипение.

– Ты можешь встать? Только не пытайся ничего говорить, дай связкам прийти в себя. Голос сам вернется.

Лариса оперлась ладонями о пол и слегка приподнялась. Потом села. Клочковатые круги перед глазами сразу поплыли с утроенной скоростью, подкатила резкая дурнота.

– Не спеши, – сказал Артем, – потихоньку.

Почему он не подойдет, не поможет ей? Ведь она чуть не погибла. Лариса сглотнула. На глазах тут же выступили слезы от невыносимой боли, рвущей горло на куски. Медленно-медленно, точно в тысячекратно замедленной съемке она обернулась назад.

Артем сидел в трех шагах от нее, привалившись спиной к большому картонному ящику, невесть откуда здесь взявшемуся. Лицо его было спокойным и даже будничным, словно он не был свидетелем только что разыгравшихся событий, а попал сюда с дивана, на котором смотрел телевизор. Поза тоже была диванной – полулежа, с вытянутой вперед ногой.

Удивиться такому странному виду Артема Лариса не успела – ее взгляд невольно переместился дальше, вбок. Туда, где, обмякнув, точно тряпичный куль, лицом вниз, висел на арматурном пруте Женька Богданов.

Лариса дрожащими руками закрыла рот, чтобы не выпустить наружу рвущийся оттуда крик, затравленно и беспомощно посмотрела на Артема.

– Ситников был его любовником, – тихо проговорил тот, не шевелясь и не меняя своей дурацкой расслабленной позы. – Богданов занимался наркосбытом и, видимо, снабжал своего друга травой. Возможно, и деньгами. Я вчера нечаянно подслушал их разговор в гримерке после репетиции. Это была настоящая сцена ревности.

Лариса кивнула, не в силах оторвать расширенных глаз от пронзенного, точно шпагой, тела.

– Давай, скажи что-нибудь, – попросил Артем. – Надо убедиться, что с голосом все в порядке. Давай, Лара.

Она еще раз кивнула и прошептала, давясь слезами:

– Я не смогу петь.