Д., собираю подписи под обращением в защиту биолога Жореса Медведева, насильно и беззаконно помещенного в психиатрическую больницу за его публицистические выступления. Обращаться ко мне в перерыве заседания и по моему домашнему адресу". (Далее следовал адрес и телефон). На самом семинаре подписи под этим обращением поставили немногие, но в ближайшие два-три дня число "подписантов" существенно возросло.
Остановить Сахарова, когда он что-то считал нужным сделать, было невозможно, в этом случае он уже никому не казался ни мягким, ни застенчивым. Узнав о том, что в Риге будут проводить в конце июня международную конференцию по биохимии, он сказал мне, что непременно туда поедет. "На конференцию приедут семь лауреатов Нобелевской премии, - говорил мне Сахаров. - Я академик, и меня обязаны пропускать на любую научную конференцию. Все это просто. На самолете я полечу в Ригу, выступлю и вернусь в Москву".
Вмешательство Л. Брежнева в дело Жореса имело вначале лишь негативные последствия. Брежнев позвонил из своего кабинета в КГБ Ю. Андропову и министру здравоохранения СССР Б. Петровскому и, не высказывая собственного мнения, просил "выяснить и доложить". Это привело вначале к усилению разных форм давления на защитников Жореса, писателей и ученых - членов партии начали вызывать в райкомы, даже Твардовскому попытались сделать на этот счет строгое внушение. Специальная комиссия ведущих московских психиатров побывала в Калуге и после беседы с Жоресом ужесточила диагноз, предложив перевести "пациента" для "лечения" в более далекую и строгую Казанскую тюремную психбольницу. Всех академиков, которые протестовали против принудительной психиатрической акции, при
55
гласили 12 июня 1970 года на специальное совещание в кабинет Министра здравоохранения СССР. Здесь в присутствии министра директор Института судебной психиатрии Г. Морозов и главный психиатр Минздрава А. Снежневский сделали для пяти академиков специальный доклад о состоянии и достижениях советской психиатрии и отдельно - о "болезни" Ж. А. Медведева. Разгорелась жесткая полемика. Сахаров был крайне резок, и он с самого начала заявил, что не может считать данное совещание конфиденциальным. Что касается П. Л. Капицы, то он, по своему обыкновению, просто высмеивал и Петровского, и обоих докладчиков. "Всякий великий ученый, - замечал Капица, - должен быть немного ненормальным. Абсолютно нормальный человек никогда не сделает большого открытия в науке". "Разве психиатры так хорошо знают все другие науки, - добавлял Капица, чтобы судить - что там разумно, а что неразумно. Эйнштейна также многие считали ненормальным" и т. п. Позднее мне рассказали об этом необычном совещании, которое длилось несколько часов, и Сахаров, и Капица. Ради шутки, Петр Леонидович выставил оценки участникам. Академикам А. Александрову и Н. Семенову он поставил оценку "3", а академикам Борису Астаурову и А. Сахарову - "пять". Б. Петровский покинул это совещание с мрачным видом, и он сдался первым. Продолжение акции означало для него потерю лица в Академии наук. И хотя психиатры отказались изменить свои диагнозы, 17 июня утром Жорес был освобожден.
Вскоре после выхода из больницы Жорес устроил в одном из ресторанов Москвы прием в честь иностранных корреспондентов, подробно освещавших все перипетии этой напряженной правозащитной кампании. Это была одновременно и пресс-конференция. Всех активных участников кампании протеста Жорес навестил персонально, чтобы выразить им свою благодарность. Сахаров был здесь одним из первых. Никогда мои отношения с А. Д. Сахаровым не были столь хорошими и доверительными, как в 1970 году. Неслучайно поэтому, что в ноябре 1970 года А. Д. Сахаров был одним из почетных гостей на нашем с Жоресом семейном празднике - мы отмечали в кругу друзей свое 45-летие.
56
Комитет прав человека
Еще в 1969 году я познакомился с Валерием Чалидзе, одним из участников правозащитного движения. |