— Я понимаю, Майлз. Ведь я люблю тебя. Я тоже ждала, я жила любовью эти годы. Я не думала, что все так кончится. А если бы даже и думала, я бы все равно любила и ждала. Нельзя идти к цели напролом, губя всех — Диану, тебя, меня. Разве, бросив ее, могли бы мы жить вместе? Мог бы ты писать стихи, а я — делать все то, что я делаю для людей?

— Ты говоришь, мы все преувеличиваем. А не преувеличиваем ли мы страданий Дианы? Может, ей как раз будет хорошо, лучше, чем…

— Она твоя жена, она отдала тебе жизнь. Этого ни преувеличить, ни преуменьшить нельзя.

— Господи, я понимаю, что нельзя…

— Сейчас ты думаешь обо мне. А если б ты ушел со мной, ты бы думал о Диане.

— Лиза, сейчас происходит то, чего я не в состоянии выдержать. Я никогда не верил в твой отъезд. Вот почему я спокойно выслушивал твои доводы. Но и теперь, когда происходит самое невыносимое и мы расстаемся, я знаю только одно — ты не права. Должен же быть какой-то выход. Я только чувствую, что тебе нельзя уезжать, нельзя уходить из моей жизни.

— И все-таки тебе придется смириться с моим отъездом, Майлз. Вот, смотри — у меня билет на самолет, Лондон — Калькутта.

Лиза открыла сумочку, достала красный авиабилет и показала его Майлзу, держа в поднятых руках.

— Когда ты летишь?

— Этого тебе лучше не знать, Майлз. Я тебя безнадежно люблю. Даже сильнее, чем раньше. И мне очень трудно расстаться с тобой. Сейчас, когда я вижу, что ты начинаешь верить в то, что я уезжаю, я тебя особенно люблю. Мы должны сохранить любовь, не опорочить ее, даже если мы ее и убиваем. Понимаешь?

— Любовь и смерть. Мне это представляется не столь романтичным, Лиза.

— Ничего романтичного тут нет. Это действительно смерть. Мы забудем друг друга.

— Нет-нет. Ты слишком многим жертвуешь — ради меня с Дианой…

— Я жертвую не ради тебя с Дианой. Я приношу жертву своей любви. Эта любовь столь велика, что я не могу поступить по-другому.

— Не можешь пойти ни на какой компромисс?

— Ни на какой. Только если бы я встретила тебя первой, раньше Дианы, но это уже непоправимо.

— Господи, Господи, раньше, первой… Что же тут непоправимого, это вполне поправимо…

— Я сюда больше не вернусь.

— Мы с тобой еще встретимся.

— Не встретимся.

— Значит, ты едешь на родину Парвати…

— Я всегда хотела туда.

— Так это там ты будешь работать?

— Да. Я обо всем договорилась в Комитете защиты детей. Я еду в их Калькуттское отделение, а потом уже в какое-то конкретное место. Придется изучать хинди. Я буду очень занята.

— А я не буду занят. Я остаюсь здесь один со своим горем. Я буду тосковать по тебе.

— Ты будешь писать стихи. Поверь, Майлз, пойми меня и смирись.

— Я не могу писать. Твой отъезд тем более не вдохновит меня, а убьет.

— А твои боги, Майлз? Они тебя вознаградят.

— Они не вознаграждают за отказ от любви.

— Кто знает?

— Ты будешь мне писать?

— Нет.

Майлз протянул руку, погладил рукав ее плаща, сжал теплое запястье. Затем медленно притянул ее к себе. Она вяло повиновалась, только склонила голову ему на плечо. Проговорила, уткнувшись в пиджак:

— Я сделала ошибку, приехав сюда, Майлз, нельзя было мне у вас жить. Есть тайны, которые сами себя выдают.

— Я люблю тебя. Это была и моя тайна.

— Я заразила тебя любовью.

— Это не проказа, Лиза, хотя так же неизлечимо.