Отвечаю, что уже слышал этот анекдот, и бросаюсь наверх в свою капсулу по лестнице, заваленной коробками из-под видеокассет. Говорю себе, что готов к отрицательному ответу,– но я не ожидал, что «нет» Акико Като прозвучит так хлестко. Я выучил это письмо наизусть. Вот самые удачные места: «Предать огласке личные сведения, касающиеся клиента, означает обмануть его доверие, чего не допустит ни один поверенный, облеченный подобной ответственностью». Приговор вполне окончательный. «Более того, я вынуждена отклонить вашу просьбу о передаче моему клиенту корреспонденции, которую, как он ясно дал мне понять, он получать не желает». Не очень много места для сомнений. Для ответа – тоже немного. «Наконец, если начнется судебное разбирательство с целью раскрыть сведения, касающиеся личности вашего отца, содействие вашим поискам на данном этапе представляет собой очевидный конфликт интересов, и я убедительно прошу вас оставить дальнейшие попытки затронуть этот вопрос и поверить, что настоящее письмо полностью выражает нашу позицию». Прекрасно. План «А» умер, едва родившись.

Господин Аояма, заместитель начальника вокзала Уэно, лыс, как болванка, и носит великолепные усы под Адольфа Гитлера. Сегодня вторник, мой первый рабочий день в бюро находок вокзала Уэно.

– У меня гораздо больше дел, чем ты думаешь,– говорит он, не отрывая глаз от бумаг.– Но я взял за правило проводить с каждым новичком индивидуальное собеседование.

Между фразами повисают паузы длиной с милю.

– Кто я, ты знаешь.– Скрип ручки.– А ты…– Он сверяется со списком.– Эйдзи Миякэ.

Он смотрит на меня, ожидая, что я кивну. Киваю.

– Миякэ.– Он произносит мое имя так, словно это название пищевой добавки.– Раньше работал на апельсиновой плантации,– он перебирает страницы, и я узнаю свой почерк,– на острове, каком – неважно, к югу от Кюсю. Сельскохозяйственные работы.

На стене над Аоямой висят портреты его выдающихся предшественников. Я представляю, как они спорят каждое утро, кому из них восставать из мертвых и принимать бразды правления кабинетом на очередной утомительный день. В кабинете пахнет потемневшими на солнце картонными папками. Гудит компьютер. Сияют клюшки для гольфа.

– Кто тебя нанял? Эта женщина, Сасаки?

Киваю. Раздается стук в дверь, и секретарша вносит поднос с чаем.

– Я беседую со стажером, госпожа Маруи! – раздраженно шипит Аояма.– И это значит, что чай с десяти тридцати пяти переносится на десять сорок пять, так?

Сбитая с толку, госпожа Маруи кланяется, извиняется и ретируется.

– Подойди к тому окну, Миякэ, выгляни и расскажи, что видишь.

Выполняю.

– Мойщика окон, господин.

Этот человек не воспринимает иронии.

– Под мойщиком окон.

Поезда, что прибывают и отправляются в тени отеля «Терминус». Утренние пассажиры. Тележки с багажом. Толкущиеся без дела, потерявшиеся, опоздавшие, встречающие, встречаемые. Машины для мытья платформ.

– Вокзал Уэно.

– Расскажи, Миякэ, что такое вокзал Уэно?

Этот вопрос ставит меня в тупик.

– Вокзал Уэно,– Аояма сам отвечает на свой вопрос,– исключительный механизм. Один из самых точных хронометров на земле. В мире. А этот недоступный ни для пожара, ни для воров кабинет – один из его нервных центров. С этого пульта управления я могу получить доступ…

практически ко всему. Вокзал Уэно – это наша жизнь, Миякэ.