– Старые-то мне вернули…

– Мне бы очень помогло, если бы вы рассказали немного подробнее о…

Она лижет луковицу.

– А вот новые я обратно не получила.

– Это были ценные фотографии?

Она кусает луковицу. Луковица хрустит.

Из бокового кабинета выходит госпожа Сасаки и кивает Даме с фотографиями.

– Ну и пекло сегодня.

Дама с фотографиями говорит, жуя луковую жвачку:

– Они мне нужны, чтобы прикрыть часы,.

– Боюсь, сегодня у нас фотографий нет. Возможно, завтра вы их найдете. Не пробовали искать около пруда Синобадзу? Дама с фотографиями хмурится:

– Что это моим фотографиям там делать?

– Госпожа Сасаки пожимает плечами:

– Как знать? В жару там прохладно.

– Она кивает:

– Как знать…

– И бредет прочь.

– Она постоянный клиент?

Госпожа Сасаки направляется к письменному столу.

– Мы входим в ее маршрут. Просто будь с ней вежлив, это ведь ничего не стоит. Ты понял, что за «фотографии» она имела в виду?

– Наверно, какой-нибудь семейный альбом?

– Сначала я тоже поняла ее буквально.– Госпожа Сасаки, как всегда, точно выбирает слова.– Но, похоже, что она говорит о своих воспоминаниях.

Мы смотрим, как она исчезает в мерцающем свете. Цикады гудят то тише, то громче.

– Мы – это всего лишь наши воспоминания.

– Последний раз мы с ней виделись в доме дяди Толстосума в Кагосиме. Когда в последний раз уезжали с Якусимы.

– В день рожденья секретного пляжа. Два года назад?

– Три. Два года назад был день рожденья надувной лодки.

– Она уехала так неожиданно. Пробыла целую неделю, а потом просто исчезла.

– Хочешь, расскажу секрет?

– Я тотчас просыпаюсь.

– Настоящий?

– Я уже не маленькая. Конечно, настоящий.

– Тогда давай.

– Пшеничка велела никому не рассказывать, даже тебе.

– О чем?

– О том, почему она тогда уехала. Я говорю о маме.

– И ты молчала три года? Я думал, она уехала, потому что заболела.

Андзю зевает, демонстрируя равнодушие к тому, что я думаю или думал.

– Расскажи.

– В тот день я плохо себя чувствовала. Ты был на футбольной тренировке. Я делала уроки за столом на первом этаже. Мама стала готовить тэмпуру.

Голос Андзю будто надломился. По мне, лучше бы она рыдала.

– Она макала в тесто разные странные вещи.

– Какие странные вещи?

– Несъедобные. Свои часики, свечку, чайный пакетик, лампочку. Лампочка лопнула в кипящем масле, а мама нехорошо засмеялась. Кольцо. Потом она положила все это на блюдо со слоем мисо и поставила передо мной.

– И что ты сказала?

– Ничего.

– А она?

– Она сказала, что это игра. Я сказала: «Ты пьяная». Она ответила, что это все из-за Якусимы. Я спросила, почему она не может играть без выпивки. Она спросила, почему мне не нравится, как она готовит. Она велела, чтобы я съела свой ужин, как примерная девочка. Я сказала: «Я не могу есть такие вещи». И она рассердилась. Помнишь, какой ужасной она иногда бывала, когда приезжала к нам? Я не помню, как она выглядит, но это я помню.

– Что было потом?

– Пришла тетя Толстосум и увела ее в спальню. Я слышала…– Андзю глотает слезы.– Она плакала.

– Мама плакала?

– Тетя Толстосум вернулась и сказала, что если я кому-нибудь расскажу об этом, то может прийти плохой доктор и забрать маму.