|
В них можно было упасть из любого положения, и будет удобно. Мое любимое носило тайное имя «Синдбад», и все знали, что это мое кресло. Все даже вставали и уступали мне место, когда мне хотелось сесть. Мы с Синдбадом дружили. Когда ветер дул и завывал, как чудовище, двери во дворик оставляли открытыми, потому что папа любил смотреть, как снаружи мимо – именно мимо, а не вниз – пролетает ливень. Ветром его задувало в самых сумасшедших направлениях, и иногда это вызывало у меня страх, но не настоящий.
Лучшее начиналось, когда буря расходилась не на шутку, и тогда папа шел в гостиную, садился за пианино и начинал играть под дождь и гром. Он играл очень хорошо и знал тысячи разных песен и мелодий классической музыки. С каждым ударом грома он извлекал из пианино какой-нибудь красивый аккорд. Когда дождь и ветер высоко вздымали занавеси, он играл музыку Делиуса, звучавшую, как дождь. Папа говорил, что такое пианино утихомиривает бурю, и мне никогда не надо бояться грозы, под которую он играет. От грома и молнии мое заячье сердце уходило в пятки, и первые признаки бури всегда раньше всех загоняли меня в комнату с моими комиксами, или книжками-раскрасками, или что там еще занимало меня в это время. Но рано или поздно заходили также мой брат Инграм или мама, и мы все втроем слушали дождь, а папа играл на пианино, и для меня это было как рай. Все мы чувствовали себя в безопасности, защищенными, в уюте среди бури, окруженные желтым светом и папиной музыкой. Это были самые лучшие моменты того лета.
– Думаю, всего дня на три. Как пойдут съемки. Мне сказали – на три дня. Она с упреком посмотрела на меня. – А что, если мне понадобится помощь? – Я прилечу первым же самолетом. Я ведь уезжаю всего лишь в Германию, Марис. Мне заплатят две тысячи долларов за то, что я высоко подниму бутылку шампанского. От такого трудно отказаться. – Видела я эту рекламу шампанского. Толпы красоток с глубокими декольте. – Ты серьезно или просто ворчишь? – Ворчу. Сама знаю, что ты должен ехать. Эта больница стоит недешево. – Об этом не беспокойся. Ты знаешь, что за фильм мы получили кучу денег. – Когда кто-то ложится в больницу, куча денег заканчивается через час. Я не хочу, чтобы ты уезжал, потому что мне будет тебя не хватать. Никаких других причин. Даже если тебя нет здесь, но я знаю, что ты в городе, мне легче. Это по-детски? – Мне это нравится. И ты тоже, за то, что так чувствуешь. Послушай, хотел тебя спросить еще кое о чем: ты с семьей когда-нибудь проводила лето на озере Маджоре в Италии, когда была маленькой? Она кивнула. – Да, неподалеку от городка, который назывался Лавено. – Что-нибудь помнишь из тех дней? – Довольно много. А что? – Помнишь «Синдбада»? – «Синдбада»? Нет. А почему ты спрашиваешь? – Прошлой ночью мне приснился сон про тебя. Мне приснилось, что я – это ты, и мы живем в том доме в Италии. – Ты был мной? – Я был тобой, и сидел в большой желтой комнате, где все собирались во время ночной грозы. А твой отец играл на пианино, чтобы утихомирить дождь. Она резко выпрямилась на кровати. – Верно! Ой, Уокер, а я совсем забыла. Просто мистика! Расскажи мне все сейчас же. Во всех подробностях. Когда я закончил, ее щеки горели и на лице светилась широчайшая улыбка из всех, что я видел в эти дни. – Это так… У меня просто мурашки по коже. «Синдбад»! Как ты мог узнать про «Синдбада»? А знаешь, почему я прозвала его так? Потому что иногда я воображала, что это мой парусник и я отправляюсь навстречу приключениям. Проплываю мимо острова сирен. Я просто затыкала уши и думала, что нужна уйма воску, чтобы не слышать их голосов. |
