У Лешкиной компании Шлома оказался где-то к середине дня. Останавливаться он не хотел возле них, но Лешка его окликнул сам:

— Шлома, — сказал он, — у нас тут к тебе вопросик есть. Как к ветерану.

— Какой? — спросил Шлома.

— Я тут пацанам говорю, что тебе за стрижку медаль дали, а они не верят. Подтверди!

Маленький Шлома посмотрел на него снизу вверх и сказал:

— Перебрал ты сегодня. Не то говоришь.

— Я, перебрал?! — хмыкнул Лешка. — Тебе и не снилось, сколько я могу выпить! Кстати, второй есть вопросик: почему вы, жиды, не можете пить по-мужицки? Давай, кто кого перепьёт. Тут узнаем, служил ты на фронте или в Ташкенте! Наш полковник говорил, настоящий русский солдат может выпить цистерну. А ихний на первой бутылке загнется.

— Давай, — сказал Шлома и сжал до хруста кулаки. — Посмотрим, солдат ты или шерри-бренди.

Шлома уже с утра выпил свою долю и сейчас в душе сомневался, сможет ли он перепить этого здорового парня, но отступить, услышав слово «жид», он не мог. Вся надежда была на то, что и Лешка был уже не первой свежести.

Пацаны, сидевшие с Лешкой, растерянно забегали глазами, но под взглядом Лешки протянули две не начатые бутылки…

— Из горлышка, — сказал Лешка, — или по-жидовски стаканами?

— Из горлышка, так из горлышка, — сказал Шлома.

Он губами вытянул из бутылки пробку, потом одним долгим глотком втянул внутрь всю жидкость, несколько минут смотрел, как Лешка давится рвущимся назад вином, и сказал:

— Следующую.

Её Шлома тоже осилил почти одним глотком. Перед глазами шли круги, ноги становились ватными, но Шлома стоял и смотрел сверху вниз на Лешку, осевшего на траву, так и не допившего первую бутылку. Потом презрительно плюнул и сказал:

— Ну, кто из нас солдат? — и, повернувшись к пацанам, спросил. — Следующую пить или вам оставить?

Пацаны ничего не ответили, а Лешка пьяно прошипел:

— Все равно я погуляю на твоих похоронах ….

— Не дождешься, — ответил Шлома и пошел.

Он не помнил, как его привезли знакомые домой, но войдя в дом, пришел в себя и извиняюще сказал:

— Прости, Перл, перебрал я сегодня. Но ведь День Победы…

С этого дня Лешка Немец старался не попадаться Шломе на глаза: хотя зловещие слова, что он погуляет на Шломовых похоронах, повторял, чуть ли не каждый день, на что Шлома, когда ему передавали эти угрозы, неизменно отвечал, что этого немец не дождется!

Евреи потихоньку уезжали из Краснополья и, в конце концов, остался в Краснополье из евреев один Шлома и приезжий инструктор райкома… И тогда Шлома махнул рукой: вся родня там, не оставаться же одному, и начал собираться к Евсею в Нью-Йорк. Все, что у них было, Шлома не распродавал, а оставил Пашке:

— Бери, Феферка, и пользуйся на здоровье! Голова есть, руки есть, там заработаю!

И с этого начал в Америке жизнь. На удивление всех наотрез отказался оформлять бумаги на пособие по старости.

— Ду бист а мишугинер, — кричала Перла, — ты сумасшедший, самый настоящий, Печерск по тебе плачет! Ему на блюдечке дают доллары, а он не хочет брать! Вы видали когда-нибудь такого дурака?

— Не кричи, — останавливал её Шлома.