Воровка поднялась, глаза ее горели гневом.

— Это кто говорит?.. Пьяницы, уроды, упыри, убийцы? Это они смеют называть мою дочку подстилкой? Мне плевать, что эти нелюди думают о ней! — Сонька неожиданно опустилась перед Михелем на корточки, горячо зашептала: — Он влюбился, понимаешь?.. По-настоящему влюбился. Этим надо воспользоваться! Мы сможем бежать отсюда!

— Он живет с ней?

Воровка сдула с лица волосы, присела рядом.

— Михелина говорит, пока нет.

— Может, не признаётся?

— А зачем врать?.. Она ведь еще девушка. Никогда не знала мужчин.

Михель помолчал, негромко и внятно произнес:

— Я убью его.

Воровка резко оттолкнула Михеля.

— Пошел к черту!.. Ступай в барак и не лезь не в свое дело!

Михель поднялся.

— Ты ей говорила обо мне?

— Зачем?

— Я ее отец.

— Говорила, — нехотя ответила воровка. — Но для нее ты по-прежнему двинутый.

Сонька откинула крючок и выпустила Михеля в сгущающийся морозный вечер.

Была ночь. Новогодняя елка стояла теперь почти посредине комнаты, игрушек на ней прибавилось, внизу разместился бородатый дед-мороз.

Никита Глебович сменил пластинку в граммофоне, с нежностью проследил за действиями Михелины. Она, одетая в изящное, едва ли не кокетливое платьице, перехваченное цветастым фартуком, легко носилась от плиты к столу, расставляла столовые приборы, накладывала еду, готовилась подать вино.

В комнате звучало модное ныне аргентинское танго.

Миха взяла бутылку, с трудом ввинтила в пробку штопор, принялась тащить, но ничего не получилось. Повернулась к Гончарову, виновато развела руками:

— Не хватает силенок.

— Давайте я.

Девушка подошла к нему, поручик легко и умело открыл бутылку, спросил:

— А где второй бокал?

— Вы же знаете, Никита Глебович, я не пью, — улыбнулась Михелина.

— Сегодня вы должны выпить!

— Сегодня особенная ночь?

— Разумеется — мы вместе встречаем Новый год. А кроме того… — Гончаров загадочно опустил глаза. — Попытайтесь угадать, что еще могло произойти в новогоднюю ночь.

Девушка на секунду задумалась, вдруг всплеснула ладошками:

— Серьезно?

— Что?

— Вы родились тридцать первого декабря?

— Первого января!

Михелина взвизгнула, совершенно неожиданно обхватила его за шею, чмокнула в щеку. И тут же смутилась.

— Простите.

Поручик смотрел на нее, улыбался.

— А если я попрошу повторить?

— Мне неловко, Никита Глебович.

— Я прошу вас.

Девушка постояла в раздумье, бросила на него пару игривых взглядов, сделала шажок, второй и чмокнула новорожденного в щеку.

Он попытался удержать ее, она выскользнула, погрозила пальчиком:

— Никита Глебович, я пожалуюсь маменьке.

— Серьезно? Вы доносчица?

— Я — маменькина дочка.

Гончаров прошел к буфету, взял второй бокал, налил в оба вина.

— И все-таки я прошу пригубить в честь моего дня рождения.

— Хорошо, — согласилась Михелина. — Всего лишь пригублю.

Она сделала, как обещала. Поручик же выпил бокал до дна. Жестом он предложил девушке сесть, сам также опустился на стул.

— Вы меня боитесь?

— Вас все боятся.

— Серьезно? — с наигранным удивлением вскинул брови Гончаров.