Накануне Лестер сказал, что сегодня мы уезжаем. Мои женщины облачали меня в костюм для верховой езды, когда в дверь постучал Вилли Хейнс. Он был бледен и дрожал. Он сказал, что граф лежит, не шевелясь, и очень странно выглядит. Вилли боялся, что граф умер.

Опасения Вилли Хейнса подтвердились. Этим утром в доме лесника в Корнбери могущественный граф Лестер покинул этот мир.

Итак, мой Роберт, Роберт королевы, умер. Это меня потрясло. Перед моим внутренним взором стояла я сама, идущая с кубком к его постели. Он выпил то, что предназначалось мне… и он умер.

Нет, я не могла в это поверить. Я была безутешна. Мне казалось, что умерла часть меня. Столько лет он был самым важным человеком в моей жизни… он и королева.

— Теперь нас только двое, — пробормотала я. И почувствовала себя безмерно одинокой.

Разумеется, раздались привычные вопли: «Яд!» Подозрение, естественно, тут же пало на меня. Вилли Хейнс упомянул, что видел, как я давала ему вино. То, что человек, считавшийся архиотравителем своего времени, пал жертвой собственного оружия, походило на справедливое возмездие, разумеется, если это было действительно так. Я знала, что подозрение в убийстве супруга будет следовать за мной до самой могилы. Услышав о том, что королева распорядилась произвести вскрытие, я запаниковала. Я и сама не знала, отравила я Лестера или нет. Я допускала, что он ничего не подмешивал в вино, которое предназначалось для меня, но которое он выпил сам. Его здоровье было в таком состоянии, что он мог умереть в любой момент. Я к его смерти была непричастна. Как можно было обвинять меня в его кончине?

Я вздохнула с облегчением, когда в теле Роберта не обнаружили ничего, указывающего на присутствие яда. Но с другой стороны, доктор Джулио славился своими ядами, не оставляющими ни малейшего следа спустя очень короткое время. Так что я никогда не узнаю, намеревался ли мой муж отравить меня, и мы всего лишь поменялись ролями, или же он умер естественной смертью.

Его смерть осталась такой же загадкой, как и смерть его жены Эми.

Кристофер хотел поскорее жениться на мне, но я помнила историю королевы, Роберта и Эми Робсарт и сдерживала его юношескую импульсивность. Разумеется, я не королева, и на мне не сосредоточено внимание всего мира. Зато ни об одном человеке не говорили так много не только в Англии, но и во всей Европе, как о том, вдовой которого я теперь являлась.

— Я уже сказала, что выйду за тебя замуж, — успокаивала я Кристофера. — Но позже… не сейчас.

Я сожалела, что не была при дворе, когда грустную новость сообщили королеве. Мне рассказывали позже, что она вообще ничего не произнесла, а просто уставилась в пространство перед собой. Затем поднялась в свою спальню и заперлась внутри. Она отказывалась от еды и никого не хотела видеть. Она хотела, чтобы ее оставили наедине с ее горем.

Я догадывалась о глубине этого горя. Я даже чувствовала себя пристыженной. Только теперь я осознала необыкновенную глубину ее натуры, ее способность к бескорыстной любви и беспощадной ненависти.

Она отказывалась выходить из комнаты, в которой оплакивала Роберта. Спустя два дня ее министры не на шутку встревожились. Лорд Берли взял с собой нескольких помощников и велел взломать дверь спальни.

Мне легко было понять ее чувства. Она знала его так долго, с того времени, когда оба они были детьми. Теперь ей казалось, что ее жизнь утратила смысл. Я представляла себе, как она смотрит в холодное жестокое зеркало и видит перед собой старуху, на которую она прежде отказывалась смотреть. Она состарилась, как бы ни танцевали вокруг нее привлекательные юноши. Она знала, что они нуждаются только в ее подачках. Сними с нее корону, и огонь тут же потухнет, и бабочки прекратят свой беспорядочный танец.