— На дохлой лошади — нет, не хочу. Слушай, Гай, плюнь на Катилину. Я предлагаю тебе новый метод получения выборной должности! — В тоне Клодия вдруг послышалось превосходство. Будто он был старше и опытней Цезаря и поучал младшего товарища, как себя вести, хотя Цезарь был на десять лет его старше. — Все очень просто. Не стоит раздавать миллионы и подкупать тысячи людей во время выборов, как поступают нынче. Это ни к чему. Надо заручиться поддержкой нескольких сотен и нанять еще сотню гладиаторов, чтобы прогнать с Марсова поля во время голосования всех неугодных. Бравые ребята пропустят на выборы только нужных людей.

— Только пьяный мог придумать такое.

— Ошибаешься. Я придумал это трезвый. А пьяный разболтал. Спроси — почему? Да потому что у тебя красивые глаза, Гай! — Клодий расхохотался.

В этот миг дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Зосима.

— Что тебе нужно? — обернулся Клодий и скривил губы, будто глотнул уксуса.

— В Риме неспокойно, доминус, хотя по всему Городу расставлена ночная стража. Какие-то люди вертелись возле нашего дома, Полибий с привратником их прогнали. Я взял с собой на всякий случай факел и меч.

— Выйди!

Вольноотпущенник исчез, дверь закрылась.

— Опекает меня, будто нянька! — воскликнул Клодий.

— Я видел этого человека прежде. Он работал у меня, когда я был смотрителем Аппиевой дороги, — сказал Цезарь.

— Мой вольноотпущенник Зосим. Я позволил ему заниматься, чем он хочет, и не брал с него клятвы при освобождении. Он был уверен, что добьется многого, но не преуспел. Промаялся год и вернулся ко мне — служить.

— Он никогда не отказывался от работы и все делал тщательно, — казалось, Цезарю понравилось обсуждать Зосима. — Я спросил его: ради чего он старается. Ради денег? Он ответил: «Ради Рима», чем меня несказанно удивил. Вольноотпущенник чинил дорогу во славу Рима. Я заметил, что яростнее всего за права Рима дерут горло вольноотпущенники. Они обожают Республику со страстью неофитов. Сенаторы погрязли в роскоши, всадников интересуют только сестерции. Пролетарии думают о дешевом хлебе. Но я уверен, что вольноотпущенник Зосим думает о Риме с куда большим пиететом, нежели мы с тобой, Клодий. Мы, патриции.

— Беседа с тобой, Гай Юлий, доставляет наслаждение, — улыбнулся молодой человек. — Но, по-моему, ты слишком задержался. Мне нужно побеседовать с дорогой сестрицей. И этот разговор не для посторонних ушей.

Матрона хотела подняться, но братец положил ей руки на плечи, и она осталась сидеть.

— Рядом с нашей милой хозяйкой я и не заметил, как утекло время, — отвечал Цезарь, не торопясь, однако, выполнять просьбу молодого нахала. — Но думаю, она сама должна решить, пора мне уходить или нет.

— Мой брат прав, час, в самом деле, поздний. — Клодия одарила Гая Юлия обворожительной улыбкой. — Но мы еще увидимся. Весь следующий год я обречена скучать, пока мой муж будет наместником в Цизальпинской Галлии вместо Цицерона. Я велю своим рабам проводить тебя до дома.

Они вышли вдвоем из атрия, а Клодий остался. Не долго думая, растянулся на ложе Цезаря, налил себе вино в оставленный будущим претором бокал и осушил залпом. Темные влажные волосы свесились на лоб, глаза затуманились.

— Цицерон не зря боится Цезаря. Каков ловкач — стоило Метеллу уехать, как он тут же забрался в его норку.

Клодия вернулась. Наверное, так выглядела Юнона, когда устраивала Юпитеру выволочку за очередную измену.

— Что на тебя нашло, братец! Что за подлые выверты! Ты фактически выгнал Цезаря из моего дома!

Клодий вскочил, привлек сестрицу к себе, впился губами в ее губы.