|
Вопли и рыдания женщин, запах горелого мяса, когда медик прижигал рану; лицо матери Метеллы, точно такое же белое, как у отца. Все домочадцы собрались в атрии у домашнего алтаря, жгли аравийские благовония и вслух, перебивая друг друга, обещали богам какие-то дары, и Публий положил на алтарь кусочек сладкого печенья. Потом поели на кухне, опять же всей фамилией, после трапезы мать велела принести хворост и дрова, вязанки стали раскладывать повсюду — в атрии, на кухне, в таблине и спальне. Уже много позже Клодий сообразил, что мать собиралась поджечь дом вместе со всеми обитателями — если самниты ворвутся в Город, то ни детям, ни женщинам не будет пощады. Кажется, старшие — Аппий, Гай и сестрица Клодия — это поняли. Гай вдруг заревел в голос, а брат Аппий влепил ему пощечину, и Гай, держась за щеку, замычал от страха и боли. И тут прибежал Зосим и закричал срывающимся голосом, что подошли войска Суллы и теперь они не пропустят самнитов в Рим. На самом деле примчался лишь передовой отряд в семьсот человек на взмыленных лошадях. Но и этого оказалось достаточно, чтобы марианцы не пошли на приступ. Вскоре и основные силы Суллы явились к Коллинским воротам. Аппий, Гай и Зосим, несмотря на запрет, помчались смотреть на сражение, а младший восьмилетний Публий остался дома вместе с матерью и сестрами. Мальчишки вернулись домой уже в темноте, рассказывая наперебой подробности грандиозной битвы, что началась, когда солнце уже клонилось к закату. Как шли в атаку смертельно измотанные легионеры, Красс на правом фланге одолел, но левый, которым командовал Сулла, самниты опрокинули, кинулись к воротам, смяли по дороге зевак, что вышли из Города поглядеть на битву, но в Город не прорвались, так как ворота были закрыты и их охраняли ветераны по приказу Суллы. А дальше сделалось уже совсем темно, но сражение продолжалось, и Красс все же добил марианцев.
В своих мемуарах Сулла написал, что Аппий Клавдий погиб с большей частью своего отряда во время вылазки. Хотя сам же сделал этого «погибшего» Аппия консулом после того, как сложил с себя диктатуру. В этом ляпсусе — если, конечно, то был ляпсус — был весь Сулла, мешавший с почти божественной легкостью жизнь и смерть. Без колебаний он рассек плоть Республики и вживил в кровавую рану себя, свою беспрецедентную диктатуру, проскрипционные списки и свои законы. Сулла! И сейчас его имя восхищает и пугает по-прежнему! Тогда же мальчишкам непременно хотелось увидеть победителя! Они им восхищались и почитали за своего спасителя. Наконец Сулла лично прибыл в Рим. Рано утром три брата тайком пробрались во Фламиниевый цирк и залезли в пустые корзины, в которых рабы носили на арену чистый песок. Старший братец Аппий почему-то вообразил — уж неведомо, почему, — что Сулла соберет сенаторов здесь, в цирке. На самом деле сенат заседал в храме Беллоны неподалеку, а сюда, в цирк, привели пленных самнитов — что-то около шести тысяч человек, и по приказу Суллы начали резать. У пленников были связаны руки, но рты им намеренно не заткнули, и, умирая, самниты кричали так страшно, что слышно было даже сенаторам в храме Беллоны, не говоря о сыновьях Клавдия, что прятались в корзинах. Плетенье корзин было таким плотным, что сквозь прутья ничего нельзя было разглядеть, но вопли умирающих корзины не заглушали. Публий заткнул уши, но это мало помогло. Тогда он сам завопил. Рядом орали Гай и Аппий. К корзинам подскочил центурион и, верно, пронзил бы ближайшую мечом, если бы Гай, орущий, с красным мокрым лицом и выпученными глазами, не вывалился из корзины. Следом выскочил Публий, а уж потом наступил черед старшего, Аппия. По их одежде и золотым амулетам сразу было видно, кто они. Центурион опустил меч и расхохотался. Аппий, перетрусив, отдал ветерану какую-то мелочь, что была у него при себе. Ветеран Суллы позволил братьям спуститься к самой арене и поглядеть на трупы, потому как резня уже закончилась, и солдаты добивали тех, кто шевелился. |
