– Да кончайте вы, в самом деле! Ишь, нюни развели!.. Мне больше по душе, когда вы кулаками машете! Перестаньте рыдать и подумайте лучше, как из этой ситуации выбираться!

– Да да… – согласился Генрих Иванович. – Я сейчас …

Он утер рукавом лицо и стал глубоко дышать, чтобы подавить слезные спазмы.

– Может быть, все таки воды?

– Нет нет, – отказался Шаллер. – Я уже все…

Он еще раз глубоко вдохнул и стал смотреть куда то в угол.

– Ну вот и хорошо, – подбодрил Гаврила Васильевич. – Всяко в жизни бывает!

– Почему все таки моей фамилии нет в летописи? – спросил полковник.

– Не знаю. Я же говорил вам, что писал по наитию. В рукописи нет ни одной строки, сочиненной мною. Все написалось помимо моей воли!

– Может быть, это ветер с дурманом?

– Все может быть.

– Или, может быть, я вовсе не существую?

– Прекратите вы эти бредни! Вот он вы, сидите в кресле и плачете! Вы существуете, как и все остальные!

– Вы так считаете? – с надеждой спросил Генрих Иванович.

– Да что с вами! – воскликнул Теплый. – Возьмите же наконец себя в руки!

– Все все! Все в порядке!

– Вот и хорошо.

– Что бы вы сделали на моем месте в такой ситуации?

– В какой?

– Ну, если бы вы знали, что я убиваю подростков и что я одновременно делаю для вас нечто очень важное!.. Вы не решились выдать меня властям после первого убийства, а после второго уже стало поздно. Вы сами стали соучастником убийства! Что бы вы сделали в такой ситуации?

– Хотите, я уеду куда нибудь?.. Завтра же?

– А как быть с совестью?

– А очень просто!.. Вы будете всю жизнь мучиться, а вследствие мук родите что нибудь достойное! И черт его знает, может быть, тогда вам зажжется Лазорихиево небо по праву! Живите и мучайтесь!

– Дайте мне слово, что вы не тронете Джерома!

– Ренатова?.. – удивился Теплый. – Я и не собирался трогать его!.. Он мне родственная душа! В его глазах бьется мысль, и он поддерживает ее кровью! Вы что, в самом деле думаете, что мальчик убивает кур, мстя за своего отца?..

Чушь!.. Это все отговорки, самообман!.. Ну конечно же, я не трону Ренатова! О чем речь!..

– Спасибо.

– Да, – вспомнил славист. – Но у меня, к сожалению, нет денег на отъезд.

– Я вам дам.

– Спасибо.

– Куда поедете?

– А вам есть до этого дело?

– Да нет. Это я так, из вежливости.

– А а, понятно…

Генрих Иванович поднялся из кресла.

– Я пойду. Деньги вам пришлю с посыльным. Тысячи хватит?

– Крайне признателен.

– Откройте мне дверь.

Теплый отпер дверь и открыл ее перед Шаллером.

– Прощайте! – кивнул головой полковник и протянул руку Гавриле Васильевичу.

Тот с охотой откликнулся на пожатие, укладывая свои сухие пальцы в широкую и теплую ладонь полковника. Генрих Иванович улыбнулся и сжал руку учителя с такой ужасной силой, что четыре пальца тут же с треском переломились и славист взвыл от боли. – Это вам на память обо мне!

Садясь в свое авто, Генрих Иванович вспомнил покалеченную руку Теплого, и на мгновение ему показалось, что на ней не пять, а шесть пальцев.

– Что то я совсем расклеился! – подумал про себя Шаллер. – Надо взять себя в руки!" И нажал на педаль газа…

Джером осторожно спрыгнул с карниза учительского окна и пошел своей дорогой.

– Ах, скотина! – думал он. – Это же надо – назвать меня своей родственной душой!.