Она посмотрела вниз на Гленниз.

– К счастью для этой крошки, во время поездки за ней в Нью-Йорк твой сын – этот маленький жадный монстр – еще не был отнят от груди. Вот почему она осталась жива.

Торн беспорядочно взъерошил себе волосы.

– Джей-Джей – мой? У меня есть сын? – недоверчиво переспросил он.

– Очень хороший сын, хотя и немножко избалованный.

– И ему больше года?

– Да, Торн.

Она поняла по его прищуренным глазам, что голова у него начала работать в нормальном режиме.

– Ты была беременна, когда оставила меня?

– Да.

– И ты знала это?

– Да.

– И считала правильным не поставить меня в известность, что намечается наследник?

– Думала, – Лайза сделала первую попытку оправдаться, – что родится еще одна девочка.

– И, как всегда безгранично мудрая, решила, к чему мне дочь?

– Нет, Торн, конечно, нет, только…

– Только что? – спросил он с такой злостью, что Лайза откинулась в кресле, крепче прижав к себе спящую Гленниз и плотнее запахивая на себе халат.

– Обещала Эли, – произнесла она дрожащим голосом, – что…

– Опять этот Эли! – гневно прервал он. – Меня тошнит от этого имени: «Эли бен-Ашер, единственный доктор, которому можно доверить жизнь Гленниз». Наши шпионы допустили ошибку в отношении Джей-Джея, считая его ребенком одной из медсестер, – свирепо крикнул он, – но они много знают о твоем кумире… главном хирурге госпиталя… еврее, родившемся в Европе… строгом блюстителе чистоплотности… с удивительно низким уровнем смертности, то ли благодаря ему, то ли потому, что тяжелых больных отправляли куда-то умирать. Очень, очень хороший друг, этот твой Эли, все сообщения об этом говорят.

– Да, – не возражала Лайза, успокоившись снова, – очень хороший друг, и говорил мне, что поступаю неправильно, не сказав тебе о Джей-Джее. Я обещала ему, что скажу, когда закончится война.

Вместо того чтобы успокоить, это признание, казалось, возбудило его еще больше: глаза потемнели, лицо стало красным, ноздри раздулись, губы сжались. Прошло две минуты, прежде чем ему удалось облечь свои чувства в слова, но для Лайзы эти две минуты показались вечностью.

– Как благородно с твоей стороны! Наверно, это следует расценивать как великодушие: планировала сказать, что у меня есть сын, когда закончится война. Когда же: в этом году, в следующем; возможно, через два года – конец войны ведь так предсказуем? К черту, Лайза. Как ты могла так поступить со мной, и почему – ради Бога – не привезла нашего сына с собой в Нью-Йорк?

Пока он говорил, Лайза перепеленала малышку. Прежде чем ответить мужу, она уложила сухую и согревшуюся Гленниз в колыбель.

– В британском предложении не было ничего сказано о Джей-Джее, речь шла об обмене десяти узников с «Джерси» только на меня.

– Но, Боже, ни ты, ни великий Вашингтон не настолько глупы, чтобы предположить, что мы не примем Джей-Джея!

– Великий Вашингтон решил – после моего согласия, – чтобы британцы сделали предложение и относительно Джей-Джея: если только за мой приезд сюда нам возвращено десять здоровых солдат, то сколько следует отдать за твоего сына?.