— Так я же и есть моложе, — отвечал он. И снова смеялся.

— Нет, ты вконец неисправим, — утверждала она.

— Вот именно, — соглашался он.

Потом случилось так, что он нежданно-негаданно приехал домой. И она очень обрадовалась, и он тоже был доволен, что дома. Она спросила:

— Надолго?

— Еще не знаю, — сказал он. — Дела покажут...

Как и обычно, уходил с утра в министерство по делам, вечером возвращался домой. Был весел, оживлен, много шутил, но порой она ловила его взгляд, ускользающий, тревожный или, может быть, скорее озабоченный?

И еще она заметила: он перестал спать ночами.

Она волновалась, пичкала его всевозможными снотворными, он послушно принимал лекарства, но все равно не спал. Не вздыхал, не ворочался, лежал очень тихо, но она понимала, что он не спит.

Однажды она пришла с работы позднее его. Открыла дверь, он сидел за столом, смотрел прямо перед собой. По радио транслировалась музыка, поэтому он не слышал, как она открыла дверь. Ее поразил его взгляд, отрешенный, пустой, словно бы ничего не видящий...

Она подошла к нему:

— Артемушка, вот и я.

Он вздрогнул. Стал усердно улыбаться, а глаза оставались все такими же бездумными, пустыми.

Она спросила:

— Почему у тебя такие глаза?

— Какие «такие»?

— Не знаю, не такие, как всегда.

— Сумасшедшие?

— Нет, просто немного странные, одним словом, не твои...

Губы его все еще улыбались, но он уже не глядел на нее. Опустил голову, окунулся лицом в ее ладони.

— Ничего от тебя не скроешь.

Она спросила не сразу:

— Случилось что-то плохое?

— Да.

— Что же?

— Меня сняли с работы.

— И только?

— Нет, не только. Хотят отдать под суд.

— За что?

Он помедлил и вдруг стал говорить быстро, захлебываясь.

У него полным-полно врагов, он даже и представить себе не мог, что у него столько врагов. И все его недоброжелатели и завистники подстерегали момент, когда можно его на чем-то наколоть. И — накололи. Он ведь доверчивый, у него все люди хорошие, всем верит, а ему, оказалось, систематически подсовывали липовые наряды, и он подмахивал, не проверяя. И вот...

— Ревизия?

Он кивнул:

— Целых три. И по-моему, все понимают, что дело это явно подстроено, но ничего не могут поделать. Закон есть закон.

Должно быть, теперь, когда он выговорился, ему стало сразу легче. Он даже вздохнул полной грудью, словно сбросил с себя невесть какую тяжесть.

Она сказала:

— Не расстраивайся, все пройдет...

Он усмехнулся:

— Все пройдет, и я тоже пройду.

Надежда всегда и во всем была оптимисткой: во всем и везде стремилась увидеть что-либо хорошее, светлое, обнадеживающее. Еще и в институте, когда, бывало, заваливала сессию, утверждала: «Ну что ж! Тем лучше, буду еще раз готовиться, чтобы пересдать, лучше все пойму и запомню...»

Если шел дождь, говорила: «Вот хорошо! Воздух станет чище, свежее...»

И в мороз ей нравилось: «Самая здоровая погода...»

Артем спрашивал подчас: «А жара тоже хороша для здоровья?»

И она совершенно серьезно отвечала: «Конечно, почему нет?»

Когда-то подруга попросила у нее на один день клипсы, самые любимые, голубые, под бирюзу. Надежда не умела отказывать, дала клипсы, только просила: ни в коем случае не потеряй. Но подруга спустя неделю вернула только одну клипсу.

«Что хочешь делай, — сказала. — Потеряла клипсу. Где — не знаю, все кругом обыскала...»

«Ужасно жаль! — призналась Надежда.