Комната оказалась пустой, а воздух – нет.

Жанель готова была поклясться, что тень становилась темнее и… гуще. С тех пор как они с Робби пообедали напротив комнаты, она каждый день проверяла странную тень. Робби больше не хотел сюда приходить, и его трудно было в этом винить.

В кафе нельзя было обедать в сценическом костюме, а до столовой, где ел местный персонал, было слишком далеко идти. По крайней мере, здесь, в подземелье, можно было подождать перерыва между тургруппами и присесть на скамью. Сегодня Робби был слишком занят и не смог составить ей компанию за ланчем. Так и вышло, что Жанель стояла одна в маленькой нише, жевала яблоко и рассматривала тень, которая все больше становилась похожа на настоящий рисунок.

Да, справа определенно виднелся абрис крыла.

– Ну, и что это было? – пробормотала она. – Рисунок? Или правильней спросить: что это такое?

Жанель провела рукой по контуру лица в левой части ниши и замерла. Ей показалось, или камень был теплым на ощупь? Нет… да. Да, был. Тогда девушка с подозрением огляделась вокруг, а потом прильнула к стене и прижалась лицом к камню. В подземельях всегда зябко, а сегодня особенно, потому что снаружи хлестал жгучий осенний дождь, который искусал холодом щеки. Теплое прикосновение камня так напугало Жанель, что она резко отшатнулась и, не удержавшись на ногах, упала.

* * *

В его воспоминаниях тьму разгоняло пламя факелов и жаровен. Крохотный очаг, в котором он раскалял свои орудия, не мог согреть ни комнату, ни пленников из бесконечной череды его жертв. А в нем самом тепла почти и не осталось. Тепло накатывало не от огня, не могущего никого согреть, а от воплей несчастных, страдающих в тисках, клещах или на крюке, от тяжелого, сладковатого духа разложения и густой вязкости крови на кончике языка.

Он жаждал снова окунуться в эти ощущения, снова и снова.

– Все будет хорошо, – сказала Жанель. – Это похоже на грим.

Робби, прищурившись, осматривал шишку у нее на лбу. Размером с яйцо дрозда, она сияла пурпурным и сине зеленым цветом, с глубокой ссадиной в центре, которая все еще сочилась кровью, когда Жанель очнулась на грязном и холодном полу темницы десять минут спустя. До вечера у нее болела голова, особенно если шутовской колпак фиолетового цвета сползал ниже и задевал за ноющую шишку. От постоянной боли поднялась температура.

К тому же, видимо, для полноты картины, когда девушка пришла в себя на полу, на зубах у нее скрипела грязь, а в нескольких дюймах от лица сидела крыса. Настоящая крыса, представьте себе! Жанель доложила об этом в отдел по содержанию. Но и теперь, при одной мысли об этой твари, у нее мурашки бежали по коже, а к горлу подкатывала тошнота.

– Думаю, тебе лучше показаться врачу, – заметил Робби. – Похоже на заражение.

Жанель оттолкнула его руки и нагнулась к зеркалу над умывальником, чтобы как следует разглядеть чистую, отмытую ранку.

– Глупости. Это было всего два часа назад, к тому же я ее обработала. Через день все пройдет.

Она отвернулась от умывальника и вышла из ванной, Робби шел следом.

– Может, мне лучше остаться сегодня на ночь? Говорят, что нужно присматривать сутки за теми, кто ударился головой.

– Нет уж. Мы ведь договорились, помнишь? Все по старинке в последнюю неделю перед свадьбой. Никакой общей постели. Исключено.

– Но твоя голова…

– Я не теряла сознания, – солгала она. – А тебе пора домой.

Он колебался, и по его лицу было понятно, что он беспокоится о ее здоровье, а не думает о постели.

– Хорошо. Но обещай, что позвонишь мне, если тебе станет хуже или разболится голова.