— Заряди-ка, Маркуша, вон того красноглазого монстра, — распорядилась Полина.

Ставки она начала делать в бесшабашной манере, как человек азартный, но не профессиональный игрок. Однако и тут я ошибся. Постепенно она сосредоточилась и упорядочила игру. Уставилась на автомат, как завороженная, и он отвечал ей многоцветным подмигиванием, пожирая кредит за кредитом с ненасытностью волка. На меня Полина перестала обращать внимание. Только дважды спросила «Может, тоже пощелкаете?»

Куда там мне! Здесь один кредит стоил доллар, в отличие от множества других игральных притонов в Москве, где ставка колебалась от двухсот до тысячи рублей. Я скромно пристроился сбоку, потягивал пепси, курил. Час шел за часом, она и не думала заканчивать игру. Маркуша подзаряжал аппарат уже пятый раз. Полина уверенно спускала миллион за миллионом. Нагибалась к чемоданчику, стоящему у ног, отпирала замочки, запускала руку и на ощупь выуживала слитки стотысячных купюр. Не считая, передавала Маркуше, который, послюнивая денежки на ходу, относил их к своему столику.

Вероятно, мне следовало покинуть сию обитель греха, где я был совершенно чужим, но какая-то сила удерживала на месте. Чудилось, если сейчас уйду, то очень скоро об этом пожалею. В моей жизни давно не было праздника, и вот он неожиданно подкатил. Чего скрывать, увы, пожилому дураку было хорошо, тревожно рядом с этой женщиной, каждым словом и движением излучавшей таинственный магнетизм.

Постепенно людей в зале прибавилось. Появились две длинноногие накрашенные девицы в коротеньких юбочках, явно «ночные бабочки», заглянувшие, видимо, скоротать часок перед работой. Важно прошествовал бородатый старик, к которому Маркуша кинулся навстречу с таким озабоченным видом, будто приметил въехавший в зал локомотив. Старик урезонил его властным мановением руки и приблизился к нам. Посопел, покашлял у Полины над ухом:

— Ау, Полюшенька, не дотерпела, детка, до вечера?

— О-о, дядюшка Митяй! Да я в вашу рулетку вообще больше не играю.

— Почему так, голубушка?

— Она у вас с дыркой.

— Постыдись, Полюшка, — деланно смутился старик. — Что об нас посторонние люди подумают.

Посторонним здесь был один я и, сознавая это, застенчиво ухмыльнулся. Дядя Митяй улыбнулся в ответ, взгляд у него был острый, как шило. «Таких Митяев, — подумал я, — на улице, пожалуй, не увидишь».

— Обедать останешься? — спросил старик у Полины.

— Может быть, — небрежно бросила она и с прежней сосредоточенностью уткнулась в автомат. Когда Митяй отошел, церемонно мне поклонившись, процедила сквозь зубы:

— Старый паскудник! Вечно вынюхивает.

Чуть погодя добавила:

— Потерпите еще немного, Михаил Ильич. Скоро мы его разденем.

— Кого? — не понял я, живо представив, что придется зачем-то раздевать дядю Митяя.

— Вот этого француза, — ткнула перстом в сверкающие зенки автомата.

Угадала, прелестница! Не прошло пяти минут, как автомат начал «сливать». Сначала выставил «грязное» поле и две подряд призовых игры, потом, на предельном кредите (сто двадцать восемь баксов на обе стороны) вдруг выложил на экран семь семерок в четыре ряда. Комбинация, которая выпадает игроку один раз за всю жизнь, да и то не всякому. При этом автомат вспыхнул праздничной иллюминацией, забулькал, заперхал и зашелся забавной музыкой, напоминающей «Марсельезу», исполненную на балалайках. Мне даже померещилось, что автомат от небывалой натуги зашкалило. Цифры, выскочившие на табло, поражали воображение.

На победный визг Полины к нам подгребли все, кто находился в зале, но особенно почему-то восторгался редким зрелищем привратник Маркуша.