Митяй, стоя на коленях рядом, прикрыл веки десятника и вскочил на ноги. – Руусь! – раздался его громкий крик. – Бей душегубов! – Шестеро обозных дружинных ринулись с обнаженными мечами на разбойников перед собой. Приняв удар топора на свой щит, Митька просек его хозяина нижним боковым ударом меча и, проскакивая вперед, рубанул второго противника уже по спине.

– Дружинные! – широко разевая рот, проорал мужик с топором в руках, пробегая с пятеркой таких же, как и он, с той стороны, где была заваленная деревьями просека. Через несколько ударов сердца из леса выскочило полтора десятка воинов. Самым первым несся Чеслав.

– Что такое?! Дядька, дядька Устим! Ну как так-то?! Командир конного дозора стоял на коленях около погибшего.

– Четверых мы здесь потеряли, – глухо проговорил Митяй, глядя в глаза дружинному. – Они еще и человек пять страдальцев из саней прибили, чтобы те не мешались им. Ну он же кричал вам: «Чеслав – стойте!». Человек пять хотя бы нам здесь оставил!

– Не уразумел я, Митька, – побелевшими губами прошептал командир дозора. – Думал, догоним, посечем этих быстрым наскоком и сразу же к вам. Мы же тут рядышком совсем были, в ста шагах всего, пока тех лучников гнали. Развернулись назад, а тут на дорогу вдруг сосны рухнули, матерые такие, внахлест упали, не пройти, не проехать, только лишь по лесу, стороной. Мы коней под охрану звена оставили и быстрей сюда – лесом, а там в нем такой бурелом! Пока пробились, а тут вона что! – И он тоскливо, оглядев побоище, простонал: – Ну я и туес (бестолочь) Белозерская! – Затем резко встряхнул головой и вскочил на ноги. – Полонянина, из тех лучников-заманух, сюда ко мне, быстро! Иди, Митяй, обоз пока огляди, сейчас мы с ним здесь вдумчиво побеседуем. Все нам расскажет – кто и зачем на дружинный обоз вдруг полез!

«Сколько времени шел здесь бой? – думал Митрий, проходя мимо саней. – Сама схватка была крайне скоротечной, но за это время она унесла жизни четверых обозных, разменявших их на дюжину нападавших. Трое из пяти саней были разворочены, а вся провизия, хранившаяся в мешках, была из них вынесена. Две лошади с крайних саней лежали на снегу в подтеках крови, а задних ляжек у них не было. Вот так вот, за какую-то сотню ударов сердца, вырубить, вырвать их из живого еще тела и утащить в лес на волокушах. Озверевший народ!» Митяй остановился возле ряда тел. Пожилой обозный Анудин положил сбоку тельце ребенка. – Звери, истинные звери, – словно продолжая его мысль, пробормотал дядька. – Детишек-то зачем было губить? Да и двух взрослых мимоходом прибили. Видят же, что доходяги. Ну вот чем они им помешали?

Митяй молча подошел к своим саням и достал из них лыжи. – Здесь в обозе их всего десять пар, по две в каждой! – кивнул он на повозки. – У тебя есть, кто пойдет со мной?

Чеслав, обтирая кровь с кинжала, посмотрел, как паренек проверяет ременную перевязь на широких лесных лыжах, и, подойдя к саням, вытащил еще одну пару.

– Атамана зовут Клещ. Основа его ватаги, еще до снега, сюда с Новгорода убежала, – отрывисто рассказывал дружинный. – Места, говорит, здесь богатые в округе, а по волокам купцов по воде много ходят. Селищ немало вокруг было, крепких таких и с хорошим достатком. Но лютый голод людишек сильно нонче подобрал, да и разбойные, как этот мне рассказал, тоже нужду терпеть стали. В город покамест не решились они идти, думали, что до весны-то им всего ничего переждать осталось. А тут вдруг зима задержалась, и жрать им совсем нечего стало. Вот и вышли они на дорогу, чтобы дождаться добычи. Пары бы саней им хватило с купцами и малой сторожей, дабы перебиться до тепла.