— Очистить гильдии, достойный принц. Изгнать республиканцев.

— Но, драгоценнейший, вы не знаете нашего маленького мирка. Наши гильдии почти так же стары и почитаемы, как и монархия. Очистить их… Лично я разорвал бы их на куски. У моего отца такое же желание, разумеется тайное. Но они слишком могущественны. И слишком богаты. Они ссужают деньги под сумасшедшие проценты. У них собственное ополчение…

— Но это опасно, достойный принц. Только монарх должен иметь власть набирать войска.

Я был потрясен, узнав, что магадханские гильдии не только контролируют деловую жизнь страны, но, поскольку рабочие каждой профессии живут вместе в определенном квартале, они образуют крохотные государства со своим судом, казной, войсками.

— Учтите, мы до определенной степени контролируем гильдии. В военное время ополчение гильдий автоматически становится частью царского войска. Но сейчас нет никакой войны…

— И они практически независимы?

— Почти. Конечно, гильдии приносят нам пользу. Никакой царь, никакие секретные службы не смогут контролировать такое большое население, как наше. А гильдии поддерживают порядок. К тому же, когда дело касается цен, они обычно лучше нас знают требования рынка.

— Но как вы их контролируете? Если бы я был… скажем, старшиной сапожников, я бы постарался установить цену за пару туфель как можно выше. Я бы удвоил цену, а людям пришлось бы все равно покупать, потому что только моей гильдии позволено делать и продавать туфли.

Принц несколько слащаво улыбнулся. Начинало сказываться выпитое.

— Во-первых, только мы имеем власть казнить и миловать. Мы редко пользуемся ею против гильдий, но она никуда не исчезает, и они знают об этом. Практически наша власть основывается на том, что мы контролируем все сырье. Мы покупаем дешево и продаем с малой выгодой. Например, коров режут в определенное время года. Тогда мы скупаем шкуры и храним на складах. И когда кожи не хватает, продаем гильдиям по приемлемым ценам. Если сапожники пытаются взвинтить цены на свою обувь, мы придерживаем шкуры, пока гильдия не образумится.

Нигде в мире я не видел столь тонкой и сбалансированной монархической системы, способной с минимальным принуждением получать максимальный доход.

— Вы пойдете войной на федерацию? — Я до того напился, что задал принцу вопрос, державший в напряжении всю Индию.

Аджаташатру развел руки ладонями вверх. Кончики его пальцев были выкрашены красным.

— Война — всегда самое последнее дело. Обернись, однако, жертвование коня иначе, у нас был бы хотя бы знак небес, что пора сражаться за выживание. А так… Не знаю, мой драгоценный.

Принц ласкал лежащую у него на коленях девочку лет девяти-десяти. У нее были огромные внимательные глаза. Я заключил, что она агент секретной службы. В Магадхе их вербуют с детства, особенно среди бездомных сирот.

Если девочка и была агентом, она в ту ночь ничего не узнала. Принц, как всегда, соблюдал осторожность. Хоть я не раз видел его напившимся до потери сознания, но ни разу не слышал от него ничего такого, чего бы он не хотел объявить всему миру. От вина принц становился слезливым, сентиментальным и сбивчивым. Его «драгоценнейший» следовали подобно греческим фалангам. Одной горячей рукой он сжимал мою, другой влюбленно обнимал за плечи.