Демокрит хочет знать, сколько Лаис лет и как она вышла замуж за моего отца. Начну со второго вопроса. Они встретились вскоре после восхождения Дария на престол. Это было смутное время — вспыхивали восстания в Вавилоне, Персии, Армении. Дарию нужны были деньги, войска, союзники. И он послал моего отца к блестящему двору Поликрата, самосского тирана.

Много лет Поликрат был союзником египетского фараона, противника Персии. Но, увидев что Египет больше не может противостоять нашему войску, принял — или притворился, что принял, — нашу сторону.

Задачей моего отца было получить от Поликрата деньги и корабли. Переговоры были долгими и мучительными. Каждый раз, когда проносился слух, что Дарий потерпел поражение, отцу приказывали покинуть Самос. Но когда отец уже собирался вступить на палубу отходящего судна, прибывал гонец: пожалуйста, вернитесь. Тиран только что посоветовался с оракулом, и… Другими словами, Дарий не разбит, а одержал победу.

Во время этих нелегких переговоров отцу очень помогал Мегакреон из Абдеры, владелец многочисленных серебряных рудников во Фракии. Мегакреон был верным другом Персии и мудрым советчиком ненадежному Поликрату. Он был также отцом одиннадцатилетней Лаис. Когда мой отец попросил ее руки, Мегакреон с радостью дал свое согласие. В отличие от Дария. Тот не одобрял смешанные браки, хотя сам из политических соображений несколько раз и заключал их.

В конце концов Дарий согласился, но при условии, что мой отец немедленно подыщет, по крайней мере, одну жену-персиянку. Но так получилось, что отцу не пришлось жениться ни на ком из персидских дам, да и вообще больше ни на ком. В тот же месяц, когда я родился, он умер. Лаис было тогда тринадцать лет… так что сейчас ей около восьмидесяти восьми. Это ответ на твой первый вопрос.

Лаис благополучно живет на Фасосе в доме с видом на Абдеру. Это значит, что на дом вечно дует северный ветер. Но она не мерзнет. Она похожа на скифов, даже с виду. Рыжие волосы — или раньше были, — голубые глаза, как у меня. Или были у меня, пока не выцвели.

На этот раз меня сбил ты, Демокрит, а не мои собственные мысли.

Так о чем я говорил? Между Бактрией и Сузами. Между старой жизнью и новой.

Ночь. Эта сцена как будто у меня перед глазами. Я только что вошел в шатер к Гистаспу, сатрапу Бактрии и Парфии. Гистасп казался мне древним, как мой дед, а ведь ему было тогда не более пятидесяти пяти. Это был приземистый, коренастый и очень энергичный человек с высохшей правой рукой. Еще в юности в одном из сражений ему прорубили мышцы до кости.

Гистасп сидел на походном сундуке. По обеим сторонам от него пылали факелы. Когда я собрался упасть перед сатрапом ниц, он здоровой рукой усадил меня на табурет.

— Кем ты хочешь стать?

Он говорил с детьми — или, по крайней мере, со мной — так же прямо, как со всеми остальными, в том числе и со своим сыном — Великим Царем.

— Думаю, воином.

Я серьезно не задумывался над этим. Я только знал, что не хочу быть жрецом. Учти, жрецом, а не магом. Хотя все маги рождались жрецами, не все жрецы были магами. Определенно, мы, Спитамы, не маги. Я должен также подчеркнуть, что с самого детства меня утомляли религиозные церемонии, а от постоянного заучивания священных текстов болела голова. Иногда мне казалось, что вместо головы у меня кувшин, до краев наполненный священными гимнами. Жители Китая, кстати, считают, что человеческая душа находится не в голове, а в животе. Несомненно, это объясняет, почему они так заботятся о всякой стряпне и сервировке стола. Это также объясняет, почему память у них настолько превосходит нашу: информация хранится не в голове, которая не меняется в размерах, а в растущем животе.

— Воином? Что ж, почему бы и нет? Тебя отправят в придворную школу, где ты будешь учиться вместе со своими сверстниками.