— Нет, нет! Ты единственный, кому они подчинятся.

— Но разве я могу сделать больше, чем уже делаю? Я не собираюсь покидать Форли. Я останусь здесь и приму необходимые меры предосторожности. Это все, что в моих силах.

— Кеччо, посмотри на свое государство. Так дальше продолжаться не может. Люди едва сводят концы с концами, граф должен ввести эти налоги, и что тогда будет с людьми? Они начнут умирать от нищеты, а оставшиеся в живых будут завидовать умершим. Неужели ты сможешь на все это смотреть? И ты знаешь, что Джироламо убьет тебя, это всего лишь вопрос времени, и кто знает, сколько его тебе отпущено? Возможно, уже сейчас он выковывает орудие твоей смерти.

— Моя смерть! Моя смерть! — воскликнул Кеччо. — Пусть будет, как будет!

— Но что будет с остальными, когда ты уйдешь? Ты — дамба, сдерживающая тиранию Риарио. После твоего ухода его уже никто не остановит. И едва он поймет, что убийство — удобное средство для достижения цели, он пойдет на него вновь. Нам всем предстоит жить в постоянном страхе, что в любой момент в каждого из нас может вонзиться кинжал. Пожалей своих сограждан!

— Моя страна! — простонал Кеччо. — Моя страна!

— Ты не можешь перед этим устоять. Ради блага своей страны ты должен возглавить нас.

— А если моя душа…

— Все делается ради страны. Кеччо, подумай о нас. Не только о тех, кто находится сейчас в этой комнате, но о наших женах, наших невинных детях, мы просим тебя, мы умоляем. Нам встать перед тобой на колени?

— Господи, что мне делать? — взволнованно вскричал Кеччо.

— Послушайте моего отца, Кеччо, — вмешался Шипионе. — Правда на его стороне.

— Только не ты, нет. Не давите на меня. Я чувствую, вы все против меня. Господи, помоги мне! Я чувствую, это неправильно, но решимость моя тает.

— Не думай о себе, Кеччо. Ты делаешь это для других, ради свободы, ради наших жизней, ради нас, и мы умоляем тебя сделать это!

— Я тронут твоими словами. Ты знаешь, как я люблю свою страну, и как я могу возражать, если ты говоришь от ее лица?

— Решайся, Кеччо! — Маттео поддержал старшего Моратини.

— Мы просим от тебя многого, — добавил Бартоломео. — Мы просим пожертвовать собой, даже, возможно, собственной душой, ради нашего общего блага.

Кеччо закрыл лицо руками, простонал:

— О Боже! Боже! — А потом с шумным вздохом поднялся. — Пусть будет, как вы хотите… ради блага нашей страны!

— Спасибо! Спасибо!

Бартоломео обнял его, поцеловал в обе щеки. Внезапно Кеччо вырвался.

— Послушайте вы все. Вы меня убедили, и теперь я должен высказаться. Клянусь, о себе я и не думаю. Если бы речь шла только обо мне, я бы и пальцем не шевельнул. Спокойно ждал бы удара кинжала убийцы. Я даже пожертвовал бы женой и детьми, и Бог знает, как сильно я их люблю! Себя бы я спасать не стал. И я клянусь всем, что для меня свято, что у меня нет никакого личного мотива, мною не руководит честолюбие, я не думаю о себе, не стремлюсь отомстить. Я с готовностью простил бы Джироламо все. Поверьте мне, друзья мои, в этом я честен. Клянусь вам, я делаю это только ради благополучия людей, которых я люблю, ради вас всех и… ради свободы.

Все принялись пожимать ему руку.

— Мы знаем, Кеччо, — выразил Бартоломео общее мнение. — Мы в это верим. Ты великий и добрый человек.

Чуть позже мы начали обсуждать способы и средства. Каждый предложил свой план, а у остальных нашлись к нему серьезные возражения.