|
"Он считал, что ему это не нужно", — рассказал мне директор Института им. Стеклова Сергей Кисляков. В его тоне слышалось недоумение. Позиция Кислякова, кажется, воплощала все, что Перельмана раздражало. Кисляков желал Перельману добра, но искренне считал, что правила есть правила и что они едины для всех. Это означало, что ведущий научный сотрудник должен взять себя в руки, написать и защитить диссертацию. Перельман же признавал только те правила, которые полагал разумными, а все остальные считал опасными фальшивками.
Между тем Академия наук привела свое здание в порядок, пытаясь после хаоса 1990-х вернуться к былому величию. С одной стороны, ее недвижимость реставрировалась (в здании Института им. Стеклова, например, поменяли трубы и обновили фасад). Зарплаты увеличивались: ведущий научный сотрудник в 2004 году получал уже не сущие гроши, как в начале 1990-х, а около 400 долларов в месяц. Если бы Перельман защитил докторскую, ему платили бы еще больше. С другой стороны, академия теперь требовала от ученых отчетов о работе и публикаций. Перельмана, как и следовало ожидать, приводила в бешенство одна мысль о том, что ему придется корпеть над бумагами, чтобы подтвердить свою профессиональную состоятельность. Григорий Серегин, преемник Ладыженской, взял Перельмана под свою опеку. В конце 2004 года Григорий Перельман в качестве представителя Петербургского отделения Института им. Стеклова даже съездил в Москву на общее собрание Отделения математических наук РАН и прочитал доклад о гипотезе Пуанкаре. Когда он вернулся в Петербург, то не смог составить отчет о командировке. Разумеется, человек, который несколькими месяцами ранее сумел самостоятельно получить американскую визу, легко справился бы с командировочными документами. На самом деле Перельман принципиально не стал делать в Москве отметку о командировке, необходимую для возмещения затрат. "Я не собираюсь грабить институт", — заявил он бухгалтеру после своего возвращения в Петербург. Та была вынуждена отправить документы Перельмана в Москву и скоро получила их с отметками. Кроме того, Перельман отказывался брать компенсацию за потраченное на поездку, пока бухгалтер не показала ему бумаги, из которых следовало, что компенсацию выплачивают из специального командировочного фонда, а не из фонда зарплаты. Перельмановы правила обращения с деньгами были так же суровы и сложны, как и правила научного цитирования. Хотя, как и в случае с цитированием, стандарты были известны одному Перельману, он распространял их на всех. И если кто-нибудь нарушал их, он становился неумолим. Летом 2005 года он явился в институтскую бухгалтерию и заявил, что ему почему-то заплатили сумму большую, чем его месячная зарплата. К этому времени сотрудникам Института им. Стеклова перечисляли зарплату на их счета, и Перельман сделал свое открытие во время посещения банкомата. Бухгалтер — невысокая полная женщина лет пятидесяти, которая повидала много странного за почти тридцать лет работы в Институте им. Стеклова, — подтвердила, что на счет Перельмана были перечислены 8000 рублей сверх зарплаты, поэтому он и получил вдвое больше обычного. У лаборатории, сотрудником которой был Перельман, осталось немного денег после завершения грантового проекта. Следуя обычной практике, руководитель лаборатории Серегин попросил бухгалтерию распределить эти деньги между сотрудниками. Он сделал ошибку: предыдущие начальники Перельмана знали, что он не одобряет подобную практику, как в университетские годы не одобрял "сотрудничество" на экзаменах. Но Серегин этого не знал. Перельман уточнил у бухгалтера, сколько ему переплатили, вышел и скоро вернулся в институт с 8000 рублей, чтобы вернуть их в бухгалтерию. Бухгалтер посоветовала ему отнести деньги Серегину, чтобы тот решил, как быть. Перельман настаивал на возвращении денег институту. Это, возможно, был тот самый момент, когда, по воспоминаниям некоторых сотрудников Института им. |
