Морган в беседе с репортерами "Нью-йоркера" опроверг заявления Цао и Чжу о наличии в доказательстве Перельмана неустранимых пробелов, которые китайским математикам якобы удалось заполнить. "Перельман сделал все сам целиком и без ошибок, — сообщил Морган корреспондентам "Нью-йоркера". — Не вижу в их [Цао и Чжу] работе ничего нового".

"Было так весело! — признался мне один математик. — Статья вышла во время конгресса. Множительная техника заработала на всю катушку. Я иначе скучал бы, а так было очень, очень весело".

29 августа в ежедневном бюллетене конгресса появились интервью с Цао и Карлсоном, директором Института Клэя. Цао похвалил Гамильтона и Перельмана, "гигантов и героев", которые "провели основную часть фундаментальных исследований", однако умолчал, что гипотезы Пуанкаре и геометризации доказал Перельман. По сути, Цао охарактеризовал Гамильтона и Перельмана как гигантов прошлого: они заложили фундамент, на котором современные математики сумели построить полное доказательство. Карлсон, с другой стороны, решительно заявил, что Перельман "выполнил все условия для награждения "Премией тысячелетия", и упомянул, что Институт Клэя воспользовался трудами Кляйнера и Лотта, Моргана и Тяня, Цао и Чжу как удовлетворяющими правилу о рецензируемой публикации.

Математики не привычны к скандалам, тем более публичным. Споры о приоритете случались и прежде (вспомним, например, историю с российским топологом Александром Гивенталем — один из учеников Яу заявил, что получил аналогичный результат раньше), но они никогда не попадали в масс-медиа. В отличие от ученых-гуманитариев и даже врачей, у математиков, с которыми беседовали Назар и Грубер, не было опыта общения с прессой. Когда они увидели свои мнения в журнале и в многочисленных ксерокопиях статьи, любезно сделанных коллегами, они пришли в ужас.

Яу через адвоката потребовал от "Нью-йоркера" опровержения, так как якобы никогда не пытался оспорить приоритет Перельмана. Три математика, чьи слова были процитированы в статье Назар и Грубера (в том числе Андерсон), принесли Яу извинения и дали разрешение на публикацию этих писем в интернете. Когда я встретилась с Андерсоном год спустя после скандала, он настойчиво возражал против того, чтобы я записывала наш разговор. Он также попытался убедить меня в том, что не-математики напрасно раздули скандал с участием Яу.

Перельман во всем этом не участвовал. Во-первых, он исключил себя из математического сообщества. Во-вторых, он никогда не был большим любителем интернета. Зато Рукшин (настоящий эксперт в разгребании содержимого блогов и ходьбе по гиперссылкам) был в курсе этого беспрецедентного скандала. Ему, видимо, доставляло удовольствие пересказывать Перельману то, о чем оба подозревали: математическое сообщество не способно заступиться за своего — даже за того, кто подарил математике самый дорогой подарок за сто лет.

Круг математиков в Соединенных Штатах, да и вообще в мире, очень узок и миролюбив. "Это одна из самых приятных сторон математики, — объяснил мне Джон Морган где-то через год после скандала. — Этим она отличается от социологии или истории, где так много политики. Может быть, это одна из причин, почему люди стараются не ввязываться в такие скандалы, надеясь, что они утихнут сами собой. Стоит только начаться войне между двумя лагерями, как факультет взрывается. Последователи ученого X отмежевываются от сторонников ученого Y и его противников и так далее, и от этого никому нет никакой пользы.