Ш.Ш. уехал на юг. Его повысили в звании и наградили медалью за образцовый порядок и отличную службу во вверенном ему подразделении.

Пивень пережил еще одну затяжную весеннюю пургу, а затем морем был доставлен в райцентр. Акта он, конечно, не писал, так как у него не было никаких оснований, но зато составил докладную записку «куда следует» «о засилье заграничных имен и фамилий в советских паспортах полуостровцев», после чего ему объявили выговор и убрали из системы рыбнадзора, назначив директором районной бани, на каковом посту он и пребывает до сих пор.

Дядя Эля по-прежнему за прилавком. Только теперь он не просто продавец, а директор магазина. Чукотский смешторг построил в селе двухэтажное здание (верхний — универмаг, нижний этаж — гастроном), и штаты работников прилавка увеличили. Дяде Эле есть где развернуться, и колхозники им довольны.

Теперь его ближайшая мечта — добраться до общепита, открыть в селе столовую под названием «Национальная кухня», чтобы чукчи и эскимосы, как свои, так и из окрестных сел, всегда могли вволю отведать моржовой печенки, строганины из оленины, заливное из нерпичьих ластов, олений язык и горлышки, копальхен, кайровые яйца, тушки ратмановских петушков, кожу белухи, кетовые брюшки, красную икру, копченого гольца и многое, многое другое. В качестве самого веского аргумента дядя Эля потрясал газетной вырезкой, где черным по белому было написано, что Джон Кеннеди больше всего любил лососей и нерпичью печенку, то есть пищу, которой в колхозе хоть завались.

Весьма затейливо сложилась судьба у Пантелея Панкратовича Гришина (Карабаса). В один из описываемых в повести вечеров шел он в гости к Маше перекинуться словечком-другим. Если уж признаться честно, то именно она была той самой смуглянкой, которая занимала его воображение. Но, будучи человеком робким и мучаясь комплексом своей полновесности, он так и не отважился раскрыться перед Машей.

Он проходил мимо школы, заметил в окне учительской гибкую фигуру, колдующую над горшками с посеянными семенами, узнал Юного Мичуринца Васю, но тут свет в окне погас, и Карабас не придал этому особого значения.

Машу он дома не застал и решил подождать ее, сидя в сторонке на дровах.

А между тем из гостиницы, вышли Маша и Пивень, он провожал ее, а она до этого принесла ему телеграмму.

Было тихо, тепло, шел легкий снежок.

— Далеко вы живете? — спросил Пивень.

— В самом конце поселка, — ответила она. — Во-он видите дом, рядом с ним большой сугроб? Там я и живу.

Но это был не большой сугроб. Это в ожидании Маши заснул Карабас, и его слегка занесло снегом.

Когда он проснулся, то увидел свет в окне ее дома, постучался и прошел в дом, но смутился, застав приезжего гостя, и хотел уйти, а Маша настояла, чтобы чай они пили втроем.

Поздней осенью, когда начался очередной учебный год, Карабаса вызвал директор школы. Он был зол, беспрерывно курил, а голос его был готов сорваться на крик.

— Вы у нас ведете кружок юных мичуринцев?

— Да, — ответил Карабас.

— И разводите цветы?

— Ну конечно! Нам присылают семена со всех концов страны.

— Хорошо, — согласился директор. — Это у вас растет что? — он показал на длинное узкое корыто с землей.

— Здесь должны быть астры, — ответил Карабас.

— Астры? — вскричал директор. — Может быть, левкои?! Анютины глазки?! — Он с корнем вырвал зеленый кустик. — Посмотрите, что это такое!

На корнях висели небольшие клубни.