Да, на дороге стало гораздо оживленнее, и очки фрейлейн Линденмейер сидели больше у нее на лбу, чем на носу. Она чаще опускала вязанье и не могла внимательно читать из-за оживления на шоссе, но говорила об этом со смехом. Лесное уединение хорошо, небо прекрасно — иначе поэты не воспевали бы его так единодушно, но, право, когда за целый день не проедет даже самый простой воз, не говоря уже о веселых разносчиках или молочницах из деревни, становится скучновато.

Первыми приехали из Герольдгофа три маленьких принца со свитой и прислугой; вероятно, им очень нравилась дорога к Совиному дому, потому что они ежедневно на ней появлялись. Великое удовольствие доставляли они фрейлейн Линденмейер, проезжая на красивых пони. Так же хорош был экипаж Нейгаузов, его можно было рассмотреть в подробностях, потому что он всегда ехал очень медленно; в нем обыкновенно сидела фрау фон Берг и держала на коленях маленькую жалкую дочурку принцессы Екатерины, а барон сам правил лошадьми.

Гейнеман, напротив, как только показывался экипаж, всегда особенно усердно начинал заниматься своими розами; он старался не слышать и не видеть его, поворачиваясь спиной к шоссе: эта полная женщина так важничала, сидя в роскошной коляске, как будто сама была герцогиней, и потому он ее терпеть не мог. Старик сам видел, как она однажды, заметив его барышню, стоявшую у перил в белом воскресном платье и прекрасную как ангел, отвернулась так быстро, словно ей в лицо прыгнула ядовитая жаба. Проезжая мимо, она насмешливо рассматривала в лорнет Совиный дом и так высокомерно оглядела с головы до ног его самого, старого Гейнемана, как будто он обязан был поклониться ей самым покорным образом.

Ну, ей пришлось бы долго ждать этого.

Совершенно другое дело, когда на своем прекрасном Фуксе проезжал мимо барон Нейгауз. Тогда безжалостно срезалась самая прекрасная роза и подавалась через забор всаднику, который продевал ее в петличку. Гейнеман откровенно сознавался, что не понимает, что с ним стало, — как ни старался, он не мог по-прежнему враждебно относиться к Нейгаузу и с удовольствием смотрел в его повелительные, огненные глаза, когда тот, сидя на лошади, разговаривал с ним через забор.

Беата также несколько раз побывала в Совином доме. Обычно она приходила пешком и оставалась выпить кофе; несмотря на свою скованность, она как-то призналась, что эти посещения радовали ее целую неделю… Подруги сидели за чашкой кофе на площадке, а маленькая Эльза прыгала и играла около них. И хотя господин фон Герольд никогда не мог решиться сойти вниз поздороваться с гостьей — его всегда передергивало при воспоминании о встрече с ней на лестнице Герольдгофа — он все-таки видел из окон своей комнаты, как его дочка прижималась к коленям «тети Беаты», нежно гладила большие темные руки и принимала из них бутерброды. Вечером барон Лотарь аккуратно приезжал за сестрой.

Гейнеман оставался при лошадях, а Нейгауз шел на площадку к дамам и часто заходил в колокольную комнату поздороваться с хозяином.

Высокопоставленные владельцы переехали в Герольдгоф, и теперь над его крышей развевался яркий флаг. Сейчас, наверное, не было ни одного пустого уголка в Герольдгофе. Но дом был огромный, каждое поколение его прежних владельцев увеличивало и украшало родное гнездо сообразно своим потребностям и вкусам. Его размеры и архитектура вполне заслужили ему название замка.

Косые лучи солнца падали на величественный передний фасад с двумя башнями по бокам. В высокие, широко открытые окна врывался воздух, напоенный смолистым ароматом сосен и лесной прохладой.