Единственное, что я смогла сделать, это взять ее, запеленать в плед, с трудом дотащить до дивана (как-никак 18 килограммов) и качать на ручках, как младенца. Минут через десять она затихла. Так и заснула на мне, неумытая, зареванная и очень несчастная. Когда я попыталась вылезти, Маша вцепилась в меня мертвой хваткой и жалобно пропищала: «Нет, нет, не уходи». Так мы и провели весь остаток дня. Машка спала, я ее обнимала и мысленно благословляла человека, придумавшего телевизор с дистанционным управлением.

С утра стало понятно, что ни о какой школе речи идти не может. Машке нужно было отдохнуть. Я в сотый или даже в тысячный раз проклинала себя за то, что уехала, а ребенка с собой не взяла. Выглядела она просто ужасно: синяки под глазами, сами глаза краснющие, худая, аж ребра торчат. У меня внутри все сжималось и переворачивалось от жалости. Меня Маша от себя не отпускала ни на секунду, было такое впечатление, что мы опять вернулись на пять лет назад, ей снова годик и нужно носить ее на ручках.

Я попыталась договориться с мамой, чтобы она посидела с ребенком, пока я буду на работе, но Маша устроила грандиознейший скандал.

– Я хочу с тобой!.. Ты что, меня совсем-совсем не любишь?!

– Маша, мне нужно на работу…

Но все мои попытки что-то объяснить выливались в слезы, упреки, что я ее бросила, что половину детей до сна из школы забирают, что ей все надоело, что у нее горло болит, что воспитательница заставляет есть суп, а мальчик Дима на уроках толкается и не дает нормально учиться. А на фигурном катании у нее «волчок» не получается. Почти у всех уже получается, а у нее еще нет.

Я слушала и думала, что у меня, оказывается, совсем взрослый ребенок.

Без особой надежды на успех я позвонила на работу.

– Привет. Это Катя. У меня дочка заболела.

– Если ты собираешься не прийти, об этом не может быть и речи, – отрезал директор. – Тебя не было больше недели.

– Петр Александрович, я вас умоляю. Давайте я сейчас денек побуду дома, а то она разболеется, и мне придется потом две недели на больничном сидеть.

Мне в ответ прочитали целую лекцию о том, что я их бросила, что у них и так сейчас аврал, что у него (директора) болит горло, ему все надоело, что конкуренты толкаются и не дают нормально работать, а в издательстве, которое недавно открылось, вообще ничего не получается. У всех получается, а у них нет.

– Делайте что хотите! – заявил в итоге Петр Александрович.

– О'кей. Тогда я остаюсь дома, – быстро сориентировалась я.

Директор бросил трубку.

– Спасибо, – очень по-взрослому сказала зареванная Маша, вцепилась в меня и опять заснула.

В обед, когда Машку немного отпустило, она согласилась посидеть часик с бабушкой, а я смоталась (на троллейбусе!) на работу за документами.

Сесть поработать удалось только в одиннадцать часов. Соответственно, если бы световой день был подлиннее, я бы встретила рассвет за компьютером.

На следующее утро мне захотелось разбить зеркало. Кстати (вернее, некстати) вспомнилось, что Сергей мне уже два дня не звонил.

Позвонить Кате удалось только через три дня. Все силы уходили на разгребание текучки, выяснение отношений с начальством, которое не могло мне простить отпуска «в самый разгар».