— Я? На солнце? Это у тебя, надо думать, память отшибло, — его губы практически касались моих, и он выдохнул. — Да ты же в меня влюблена была…

Сердце участило свой бег. Когда он находился так близко со мной, все мысли улетали из головы, и это вовсе не из-за него, а лишь из-за его чертовски привлекательного тела. Уперевшись руками ему в грудь, я освободила необходимые десятки сантиметры между нами для дыхания.

— Нашел что вспомнить! Мне было пятнадцать лет! Вот этого всего, — я характерно прошлась руками вдоль небольших округлостей своего тела, — не было!

Парень лишь презрительно усмехнулся, а потом выдал, пройдя по моей фигуре пристальным взглядом:

— Да и сейчас тоже нет…

Я вспыхнула. Да, с пятнадцати лет я изменилась не сильно, грудь чуть дотягивала до первого размера, ноги отличались худобой, а никак не женственными округлостями. В общем, похвастаться мне было нечем, кроме смазливой мордашки.

— Знаешь, зато моё тело не лапали все твои многочисленные дружки, как твоих остальных «шкур», — я была груба, вздернув подбородок вверх и вновь уменьшая расстояние между нами до нескольких сантиметров.

Что-то незнакомое мне пробежало во взгляде Ромы. Согласие? Гордость? Бред! Быть того не может!

— Кхм, я вам не помешала? — раздался голос моей мамы.

Мы с Ромой не сговариваясь отскочили друг от друга, вмиг найдя для себя занятия: Романов стал с необыкновенным интересом рассматривать лепнину (отец был поклонником древности!) на потолке, а я начала мелко резать сыр. Когда я поняла, чем занимаюсь, то жутко покраснела и постаралась уйти от пристального взгляда родительницы, который буквально насмехался надо мной.

— Здравствуйте, Светлана Камиловна! — воскликнул парень, который в присутствии старших становился самой вежливостью.

— Здравствуй, мой дорогой мальчик, — нежно улыбнулась ему мама, а потом, подмигнув нам, продолжила, — простите, что помешала. Я, пожалуй, пойду. Ногти…м-м… накрашу.

Было ясно, что красить она ничего не собиралась, тем более ногти у неё были гелевые и держались около месяца, то есть она нам ясно дала понять, что «понимает молодость и не желает мешать». Я бросила злой взгляд на улыбающегося Рому, и принялась за дальнейшую готовку, тут же заставив мужчину чистить картошку. Он сказал, что не умеет, на что я ответила, что у него есть два прекрасных часа, чтобы научиться.

— Картина маслом: качок в розовом фартуке чистит картошку, — на кухню завалилась моя сестра и усмехалась над пыхтящим и недовольным Ромой.

Признаться честно, данной картиной я любовалась уже около часа. У Ромы действительно была внушительная фигура, которую он выработал, занимаясь плаваньем.

— Маша! И я тебя очень рад видеть. Картошечку не хочешь? — надкусил овощ Рома, и тут же скривился, положив картошку обратно в воду.

— Ромашка, — улыбнулась в ответ сестра, отчего парень скривился повторно от прозвища, данного сестрой, — ты совершенно не умеешь соблазнять женщин! Ну кто чистит картошку с таким выражением лица великого мученика, к тому же одетым? Ты должен быть полностью обнажен, лишь фартук может прикрывать всё самое пикантное…

— Маша! — вместе воскликнули мы, и девушка, хихикая и стащив со стола яблоко, побежала в свою комнату на второй этаж.

— Знаешь, а в её словах есть смысл, — задумчиво протянула я, оценивая фигуру парня, за что получила ложкой по лбу. — Я ему тут комплимент говорю, а он дерется.

— Знаешь, твоя привычная язвительность мне по душе, так я хотя бы знаю, чего от тебя ожидать, — подмигнул Рома, а я, поставив вариться дочищенную картошку, убежала наверх к сестре.