По соседству лупит длинными очередями из ручного пулемета Силин. Трех-четырех он вначале успел снести, теперь просто не дает головы поднять. Стреляет, не особо стремясь попасть, — нагнать страху. Каждый дух должен быть уверен: именно к нему и летит свинец, — и не высовываться. Удалось. Борцы за веру растерялись и открыли беспорядочную неприцельную пальбу. Атаковать по открытой дороге им совершенно расхотелось.

Пули зашлепали по камню. Кто там такой резвый? Откатился в сторону — и две очереди в копошение. Еще один дернулся и, выронив автомат, свалился в неестественной позе. На чистом чутье определил стрелка. Спроси как — и слов не найдется.

— Кажись, отходят, — сообщил Сила, продолжая стрелять короткими очередями. — Лишь бы на ту гору не успели залезть. По прямой метров восемьсот. С АБМ не достать, а с винтаря запросто.

Силина правильно не называли даже командиры. Прилипло к нему Сила и от фамилии, и от небрежной мощи, с которой он таскал свой возлюбленный ПБ, совершенно не уставая, по горам.

— Операция провалена, — говорит он, меняя очередной рожок. Еще четыре осталось. — И хрен с ней. Зашли бы к нашим с тыла — весь взвод покрошили. А так выскочим чисто. Вертушки заберут — и смываемся, пока духи не сообразили, что к чему. Прогулялись и домой. Медальку, правда, не дадут. — Силин заржал. — Небось, губу раскатал? Тебе не положено. За сидение в арьергарде наград не дают. Вот убили бы — тогда другое дело. Страшно любят у нас награждать посмертно. Ты живой?

— Пошел ты!

Еще одна пулеметная очередь и довольный комментарий:

— Готов. Давай, ефрейтор Низин, исполни подходящее к случаю из репертуара певца империализма.

— Да ерунда, — возмущается он, — пока Британия захватывала колонии, Киплинга не учили в школах, а в наше время вообще глупо.

— Не спорить со старшим по званию!

— Суров наш закон — «лучше пуле подставить грудь…», — с чувством продекламировал Киплинга про лучше, чем, мол, заживо гнить в рудниках, добываючи всякую гадость.

Господи, рывком садясь на койке и мотая головой, подумал Сашка. Сколько ж можно! У меня до Афгана жизни не было? Девушки, мороженое, кино и друзья… Почему вечно стрельба? Что я с этого усвоить должен? Достало уже. Сознательное — бессознательное. Чхать я хотел на эти глупости.

Он вытащил из кармана сигареты и пошел к окну перекурить. Ночью шаги и с закрытой дверью хорошо слышны, не подловят. Все этим баловались потихоньку. А Киплинга, неожиданно понял, я могу и сейчас. Легко. И даже на английском.

— Не надоело? — поинтересовался Титаренко. Сегодня его дежурство, и он, вольготно расположившись на диванчике, читал журнал. Утренний обход состоялся, в отделении тишина, пришло время отдохнуть.

— Нет, — искренне заверил Сашка.

На самом деле работа была занудная, Пазенко ничего лучше не придумал, как заставить его заниматься разгребанием старых завалов. Лень майора переходила всякие границы. Мог бы и сам с перепиской разобраться. Сиди и раскладывай по папочкам. Не хватает — открой новую.

Про половину писем Сашка был без понятия, куда и зачем, не всегда понимал, о чем вообще речь идет. Анализы, инструкции. Приходилось постоянно спрашивать.

Зато получил законное право ковыряться в старых почтовых посланиях. Врачу положено знать подробности. Аллергия, прививки, группа крови и прочая белиберда о поступающих в отделение. Обычно отправлялся запрос в часть, иногда привозили сразу на диске. Последнее не так часто. Приходилось регулярно пользоваться «Снегом» для общения с неизвестно где находящимися подразделениями.