– Правильно, – подтвердил Голдринг, посмотрев на меня в замешательстве, но с уважением – и как это я, мол, догадался?

– И теперь, – сказал Катлер с ноткой раздражения в голосе, – когда прошли годы с тех пор, как я избавился от всего этого, выясняется, что моя жена собирается заявить, будто бумаги не были ей переданы.

– Вот как! – удивился я.

– Именно так. Это, конечно, абсурд. К счастью, мистер Голдринг отчетливо помнит обстоятельства.

– Верно, – проговорил Голдринг. – Это было примерно в три часа дня тринадцатого марта 1940 года. Она подошла к двери, и я спросил, действительно ли ее фамилия Катлер и действительно ли она живет здесь. Женщина ответила утвердительно. Перед этим я выяснил, что квартира снята на имя Эдны Катлер. Тогда я спросил, зовут ли ее Эдна Катлер, и она ответила: «Да». Я взял оригинал судебной повестки, копию заявления и передал бумаги прямо ей в руки. Она стояла вон там, в дверях. – И Голдринг указал на дверь, которая вела в холл.

– Моя жена утверждает теперь, что она в это время не была в Новом Орлеане, – сказал Катлер. – Однако мистер Голдринг опознал ее по фотографии.

Берта хотела что-то сказать, но я толкнул ее коленом, кашлянул, нахмурился, глядя на ковер, будто пытаясь что-то вспомнить, и произнес:

– Я понял, мистер Катлер. Вы хотите доказать, что это была ваша жена и что она жила в этой квартире.

– Да.

– И что бумаги были вручены именно ей, – добавил Голдринг.

– Я нахожусь здесь недавно – у меня деловая поездка, но хорошо знаком с Новым Орлеаном и прежде приезжал сюда несколько раз. Мне кажется, я был здесь два года назад. Да, именно два года назад. И жил в квартире на противоположной стороне улицы. Возможно, я мог бы узнать миссис Катлер по фотографии.

Лицо его осветилось радостью.

– Это как раз то, что мы хотим. Мы ищем людей, которые могли бы засвидетельствовать, что она жила здесь в то время.

Катлер сунул тонкую, холеную руку во внутренний карман пиджака и извлек небольшой конверт. Из него он вынул три фотографии.

Я долго рассматривал снимки, чтобы наверняка узнать эту женщину, если снова увижу ее.

– Ну? – нетерпеливо спросил Катлер.

– Пытаюсь вспомнить. Где-то я ее видел, но не думаю, что был знаком с ней. А видеть определенно видел ее раньше. Это точно. Но не могу вспомнить, занимала ли она эту квартиру. Может быть, вспомню позже.

Я снова толкнул Берту, чтобы она взглянула на фотографию, но, как оказалось, зря беспокоился. Едва Катлер протянул руку за снимками, как Берта выхватила их у меня и сказала:

– Давай разглядим ее как следует.

Мы принялись рассматривать фотографии. Я имею привычку пытаться составить представление о характере человека по его фотографии. Эта девушка была примерно такого же сложения, что и Роберта. Лица их имели смутное сходство. У Роберты был прямой нос, а глаза я бы назвал загадочными или задумчивыми, а эта казалась более легкомысленной и простодушной. Она могла бы смеяться или плакать в зависимости от обстоятельств и настроения, не задумываясь над тем, что последует далее. Роберта смеялась, не переставая при этом думать. Она всегда контролировала себя. Эта же девушка на фотографии производила впечатление безрассудного игрока. Она могла бы рискнуть всем, вытаскивая карты; выигрыш приняла бы как должное, а проиграв, впала бы в состояние тупого недоверия. Но, начиная игру, ни за что не задумалась бы о вероятности проигрыша. Роберта же принадлежала к тому типу людей, которые никогда не поставили бы на карту то, что боятся проиграть.

Что же касается сложения и фигуры, то они вполне могли бы носить вещи друг друга.