— И что я должен буду делать? — спросил мальчик.

— Пока сложно сказать. Посмотрим! Мы ведь пока еще не знаем, в чем будут точно заключаться твои способности. Но ты пойми, это — будущее России! Вслед за тобой появятся многие другие такие же. Мы поймем, как получать такие способности. Люди будущего! Представь, что наша страна получит такое… сверхоружие. Сверхлюдей. В этом наш шанс! Великий шанс России. Мы сможем стать сильнее других, понимаешь? И построить наше новое, светлое будущее. И для этого, Сережа, нужно, чтобы ты сознательно работал с нами. Понимаешь?

— Да, — сказал мальчик. Его взгляд чуть просветлел. Во взгляде появилось понимание.

— Вот и хорошо, — Лисицын отечески положил руку ему на плечо, — я могу на тебя рассчитывать, Сергей?

— Можете, — гордо ответил мальчик.

У Светланы Григорьевны было хорошее настроение.

Все объяснялось просто — у нее побывали Костик с Надей. Уже почти все забыли старуху, а вот Костик все еще помнит, заходит. Визиты воспитанников радовали Светлану Григорьевну едва ли не больше, чем посещения собственных внуков. Внуков ей доверяли редко, ребятишки почти ее и не знали, общение с ними каждый раз становилось проблемой. Чужие они, совсем не такие, как сыновья. Да и сыновья отдалились, стали чужими. Неужто жены так сильно влияют? Или просто жизнь их изменила… наверное, жизнь.

Но вот пришли Костик с Надей и с десятилетним Алешкой — как будто луч солнца упал в чащу. В непролазную чащу ее дремотной депрессии. Пили чай, смотрели старые альбомы. Разговаривали. Алешка у них ходит в секцию спортивного ориентирования, от старых времен еще что-то осталось: кое-где есть бесплатные секции для детей.

Весь вечер Светлана Григорьевна была почти счастлива. Если бы не тоска, свернувшаяся калачиком внутри, ждущая своего часа. И утром было счастье. Было хорошо. Светлана Григорьевна написала несколько страниц своего романа. Ей бы мемуары писать, а она взялась — фантастику. На старости-то лет. Получалось наивно, старомодно, как в тех тоненьких книжечках "Искателя", которые она искала и запоем перечитывала еще в 70е годы. Нынешние-то не так пишут. Ну да какая разница — не в издательство же посылать!

Но к вечеру это счастливое искрящееся — угасло. Ей не стало плохо, но и радость исчезла, опять наступила обыденность. Светлана Григорьевна решила, пока еще не так все тяжело, заняться чем-нибудь полезным. Например, вымыть шкафчики на кухне.

Стыдно же, запустила, скажут, старуха, из ума выжила — пыль, грязь. Печенье прошлогоднее еще в вазочке.

Светлана Григорьевна напустила воды в тазик, бросила в воду тряпки. Стерла для начала пыль с хлебного ящика и с иконы Спасителя в углу. Всю жизнь Светлана Григорьевна была неверующей, но вот к старости что-то будто сдвинулось, а тут еще подруга подарила эту икону. Не то, чтобы Светлана Григорьевна сразу уверовала в Бога или, тем более, начала ходить куда-нибудь в церковь, куда уж на старости лет начинать — но икону на кухне повесила и иногда посматривала на нее, и в голову приходили разные мысли о Боге, и разные вопросы — но задать их было некому, и Светлана Григорьевна все это потом забывала.

Забравшись на табуретку, а с табуретки — коленом на буфет, Светлана Григорьевна отдраила верх шкафчика. Потом открыла и стала вынимать посуду.

И за большим пузатым, никогда не пользуемым чайником обнаружила еще одну старую папку, которую надо было бы вчера достать и показать Костику с Надей. Хотя это не при них было. Это еще раньше, когда она только начинала. Зарисовки все эти. Светлана Григорьевна слезла с буфета. Тем более — приустала, надо бы передохнуть. И затылок что-то начинает побаливать, как бы не давление.

Зарисовки были карандашные. Урал, Башкирия. Янган-Тау. Хребет Сука (и нечего пошлить, ударение надо правильно ставить).