Я знала, что каньон должен открываться где-то справа от нас, но в буре видно не было. Я надеялась, что мой освободитель — похититель? — знала, куда идет, иначе нашими последними воспоминаниями будет полет к реке Каллаис.
Мы бежали не долго. Камни возвышались во мраке, где мул был привязан к старому можжевельнику, его уши прижимались к голове от шума.
— Залезай, — сказала женщина.
Я сунула ногу в стремя, другую перекинула через спину мула. Женщина отвязала мула и забралась за мной. С резким толчком она повела зверя бегом по равнинам.
Я пригибалась к жесткой гриве, снежинки жалили глаза. Ветер ревел в каньоне, трепал мой плащ, терзал мою ночную рубашку. Не было видно ничего, кроме снега, и я знала, что мул видит не больше меня. Желудок сжался, когда мул споткнулся о ямку, но удержался на ногах.
— Из всех ночей! — закричала я, пальцы сжимали гриву мула.
— … в эту они не смогут нас отследить! — закончила она за меня.
Я стиснула зубы, но спорить не могла.
Мы уходили от темницы, направлялись к главной дороге вдали, хотя до нее была еще миля открытого пространства.
— Мы отправимся к берегу? — крикнула я.
— Надеюсь, они так и подумают, — ответила она.
Через полчаса напряженной езды мы добрались до постепенной впадины в земле. Узкий горный ручей вился у ее основания, женщина направила мула туда. Мы шли вверх по течению, капли брызгали мне на ноги. Пальцы ног немели, женщина повела мула к берегу. Я хотела спросить, зачем такие неудобные действия, но могла догадаться — если снег не скроет наши следы, преследователи поймут, куда мы повернули, решат, что мы двигались к главной дороге. А мы выбрались из реки на той же стороне, откуда забрались, и побежали обратно к каньону вдали.
Было позднее, чем я думала. Когда мы снова приблизились к краю, небо на востоке стало светлеть, становясь серым без солнца. Снегопад не утихал, это помогало и мешало. Мы приближались к каньону, женщина спешилась и повела мула среди камней, чтобы мы не сорвались. Она останавливалась пару раз, порой забиралась на камень и смотрела вдаль. Я дрожала на спине мула, укутанная в мокрый плащ. Наконец, женщина нашла, что искала, схватила поводья мула и повела его к самому краю каньона. Разбитая узкая тропа вела вниз, обвивая стену.
— Верно, — сказала она. — Туда. Если Шашка соскользнет, нет смысла терять вас обоих.
Я, онемев, съехала со спины мула. Сапоги замерзли и были тяжелыми, как железо.
Женщина указала на тропку.
— Иди первой.
— Нет, — сказала я.
Она стояла передо мной в капюшоне, рот скрывал черный шарф. Иней покрывал ткань от ее дыхания. Слабый свет рассвета почти не раскрывал ее, лишал цвета ее кожу, глаза и пряди волос, что виднелись из-под капюшона.
— Я не пойду дальше, — сказала я, — пока вы не скажете, кто вы.
Не из-за того, что я не знала.
Я хотела, чтобы она показалась мне.
Она вздохнула.
— Серьезно, Джемма? — она убрала капюшон с лица и шарф со рта.
Я смотрела в лицо тюремного писаря.
Или, если точнее, своей матери.
Глава 2
Толстые очки и шерстяная шапка пропали, и было видно темную косу, подернутую серебром. Ее кожа потемнела и была в пятнах от работы на солнце, и простой звездный обруч — не то, что у ее сестры — на голове нуждался в полировке. Я не видела цвет ее глаз, как у стены каньонов, но видела их кошачью форму — я унаследовала это, но не цвет, предпочтя темно-синий цвет глаз отца.
Она дала мне рассмотреть ее лицо, и я задумалась, какие изменения она заметила на моем. |