|
Борель преодолел первоначальный испуг, парализовавший его сознание, и погрузился в размышления. Прежде всего, ему было жалко самого себя. За что ему такое наказание? Зачем он связался с этим сборищем, где вместо того, чтобы вежливо надувать друг друга, как надлежит делать истинным джентльменам, члены Ордена утверждают свое превосходство жестокими и варварскими способами, дракой и насилием. Он виноват лишь в том, что поддерживал хорошее настроение Зердай в отсутствие этого недоумка…
Потом он взял себя в руки и попытался найти какой-то выход. Что, если просто отказаться от вызова? Но тогда с него заживо сдерут кожу. Вывихнуть себе лодыжку? Возможно, но сейчас, когда его со всех сторон окружают рыцари… Сэр Вольхай действовал из самых лучших побуждений, но почему было не сослаться в разговоре с ним на смертельную болезнь? И как ему теперь уехать отсюда с золотом? На тележке его не увезешь. Понадобится не меньше двух колясок, запряженных айями, а сию минуту их никто ему не даст. И вообще, как сбежать до поединка? Когда он окружен этими проклятыми друзьями? Бореля засыпали советами: — Я знал рыцаря, который начал атаку, держа копье наперевес, а потом размахнулся им и ударил, как дубиной… — Когда сэр Вардао убил того пришельца из Гозаштанда, он вообще бросил свое копье и ударил его булавой… — Если сможешь зажать его голову одной рукой, ударь его в живот кинжалом… На самом деле Борель нуждался лишь в одном совете: как выбраться из этого города и добраться до Новоресифе с одной третью всей казны Ордена. Проглотив последний кусок безвкусной пищи, он сказал: — Господа, прошу меня извинить. Мне надо побыть наедине с моими близкими. Зердай рыдала на своей кровати. Он поднял ее и прикоснулся к ней губами. Она ответила жарким поцелуем: кришнанцы охотно переняли этот земной обычай. — Ну, — вымолвил он, — все не так уж плохо. Она жадно к нему прильнула: — Но я люблю только тебя! Не могу без тебя жить! Я так рассчитывала улететь с тобой на дальние планеты… Остатки самообладания Бореля испарились, и в редком для него приступе откровенности он сказал: — Слушай, Зердай, как бы ни закончился поединок, для тебя потеря будет невелика. Я вовсе не такой рыцарь без страха и упрека, каким тебе кажусь. На самом деле многие считают меня отъявленным мерзавцем. — Нет! Нет! Ты добрый и хороший… — …и даже если я выберусь из всего этого живым, то могу покинуть Орден без тебя. — Тогда я умру! Никогда больше не буду подругой этого грубияна Шургеза… Борель подумал, не дать ли ей немного золота, потому что он так или иначе не надеялся забрать с собой все. Но при социалистических устоях здешнего рыцарства она не сможет им воспользоваться, и Орден в любом случае заберет все деньги себе. В конце концов он отцепил несколько своих самых ярких медалей и протянул ей со словами: — Пусть хоть эти знаки останутся у тебя на память обо мне. — И она совсем обезумела от расстройства.
Борель нашел Йереватса в его комнате и заявил: — Если вопрос с поединком решится не так, как мне нужно, забирай золота сколько можешь увезти, бери коляску и побыстрее уезжай из города. — О, мой замечательный господин выиграет бой! — Это решать звездам. Надеемся на лучшее, но готовимся к худшему. — Но господин, кто повезет коляску? — Возьми мою айю. Вольхай одолжил мне одну громадину за ту помощь в его дуэли. И вот что еще: когда мы выедем на поле битвы, держи одну из этих сумок у себя под одеждой.
Через час Йереватс закрепил последнюю пряжку на доспехах, одолженных Борелю сэром Вольхаем. |
