Присяжные до омерзения почтительно относятся к мудрости судей. Какой бы судья у нас ни был, он все равно будет членом общества. А общество хочет, чтобы Джо убрали отсюда — мертвым. Мы можем до посинения доказывать его невменяемость. Никто из этих милых людей не встанет на нашу сторону сознательно, даже если бессознательно согласятся с доводами. На самом деле, как только мы докажем, что Джо невменяем, мы вынесем ему приговор.
— Вы пытаетесь сказать мне, что не можете выйти на кафедру для дачи показаний и сказать, что вы предсказывали помешательство Джо, но власти отказались предпринять что-либо, потому что он был слишком важным членом общества?
— Разумеется.
— Вы думаете, вам не поверят?
— Нет никакой разницы, поверят мне или нет.
— Но если поверят…
— Я скажу, во что они поверят. Тони, я удивлен, что вы, адвокат, не осознаете этого. Они поверят в то, что у Паре есть доказательства неверности Адель, но какая-то юридическая формальность, правовая уловка с вашей стороны, запрещает выносить грязные подробности на рассмотрение. Они поверят в это, потому что в это поверить легче всего. И никакая игра на публику с моей стороны не изменит ничего.
— Вы считаете, что у нас нет ни единого шанса?
Турлоу пожал плечами.
— Нет, если дело пойдет в суд прямо сейчас. Если вам удастся отсрочить слушание или перенести его в другой округ…
Бонделли крутанулся на стуле, посмотрел сквозь дымчатый узор в окне.
— Мне трудно поверить в то, что разумные, логически мыслящие люди…
— А что разумного и логичного в присяжных? — спросил Турлоу.
Шея Бонделли над воротничком налилась румянцем злости, который начал медленно растекаться по щекам и лбу до корней волос. Он повернулся, посмотрел на Турлоу.
— Знаете, Энди, что я думаю? Я думаю, тот факт, что Рут сбежала от вас, окрасил ваше отношение к ее отцу. Вы говорите, что поможете, но каждое ваше слово…
— Довольно, — прервал Турлоу, его голос был ровным и тихим. Он сделал два глубоких вдоха. — Скажите-ка мне кое-что, Тони. Почему вы взялись за этот случай? Вы же не занимаетесь уголовными делами?
Бонделли провел ладонью по глазам. Краска медленно отхлынула от его лица. Он взглянул на Турлоу.
— Прошу прощения, Энди.
— Все в порядке. Можете ответить на мой вопрос? Вы знаете, почему занимаетесь этим делом?
Бонделли вздохнул, пожал плечами.
— Когда всплыл факт, что я представляю его, двое из моих самых важных клиентов позвонили и сказали, что передадут свои Дела кому-нибудь другому, если я не откажусь от этого дела.
— Так вот почему вы защищаете Джо?
— Ему понадобится самая лучшая защита, какая только возможна.
— А вы самый лучший адвокат?
— Я хотел поехать в Сан-Франциско, нанять Белли или кого-то подобного масштаба, но Джо отказался. Он считает, что это будет очень просто — проклятый неписаный закон.
— И все ложится на вас?
— В этом городе — да.
Бонделли вытянул руки на столе, сжал кулаки.
— Знаете, я не вижу проблем там, где видите их вы, совершенно не вижу. Думаю, самым трудным будет доказать, что он не притворяется невменяемым.
Турлоу снял очки, потер глаза. Они начинали болеть. Он подумал, что слишком много читал сегодня.
— Вот здесь-то и проблема, — сказал он. — Если человек, страдающий манией, научается скрывать ее, вы ухлопаете уйму времени на то, чтобы заставить его действовать в соответствии с манией, когда люди увидят его и все поймут. Разоблачение притворной невменяемости сравнимо с проблемами распознавания скрытых психозов, но публика обычно не понимает этого. |