Определенно не насилием.

Рут заплакала, ее плечи сотрясались от рыданий.

— Совсем одна, — бормотала она. — Совеем одна.

«Неужели туземка? — изумился он. — Неужели она была приманкой в ловушке?»

В тайной битве подобного рода не могло быть уверенности. Каждая схватка происходила под обманчиво спокойной наружностью, скрывалась за вежливыми словами, любезностями и церемонным поведением. Но борьба продолжалась на этой арене, где насилие не дозволялось.

«Как они рассчитывали победить?» — спросил себя Келексель.

Даже если люди Фраффина одержат над ним верх, они не могут не знать, что будут другие Келексели. Этому не будет конца.

Никогда.

Никогда.

Осознание бесконечности будущего, точно волна, прокатилось по рифам его разума. На этом пути чемов подстерегало безумие, Келексель знал это. Он немедленно отбросил сводящие с ума мысли.

Рут поднялась и уставилась на него, покачиваясь.

Келексель в ярости перенастроил манипулятор. Рут оцепенела. Щеки и предплечья покрылись гусиной кожей, глаза остекленели. Резко развернувшись, она побежала к раковине в углу, наклонилась над ней. Ее начало рвать.

Через некоторое время Рут вернулась в кресло, двигаясь, точно марионетка. В далеком уголке разума маленькое ядро сознания закричало: «Ты не сама делаешь все эти вещи! Их тебе навязывают!»

Келексель поднял графин, сказал:

— Вот такие вещи в твоем мире восхищают и привлекают нас. Расскажи, а что есть в нем отвратительного?

— Это не мир, — сказала она дрожащим голосом. — Это клетка. Это ваш личный зоопарк.

— Ах вот как, — сказал Келексель. Он глотнул, но напиток утратил вкус. Келексель поставил графин на стол. На гладкой поверхности остались влажные круги в местах, куда он прежде ставил графин. Келексель посмотрел на них. Женщина становилась упрямой, неуправляемой. Как такое могло случиться? Только чемы и редкие мутанты были невосприимчивы к таким воздействиям. Даже чемы не смогли бы быть полностью невосприимчивы без паутины Тиггивофа и специальной обработки, которую проходили при рождении.

Он снова оглядел Рут.

Она ответила дерзким взглядом.

— Ваши жизни так коротки, — сказал Келексель. — Ваше прошлое так быстротечно, и все же оно даст нам твердое чувство чего-то древнего. Как такое возможно?

— Очко в нашу пользу, — сказала Рут. Она чувствовала, как что-то вмешивается в ее чувства, смягчает их. Изменения происходили с жуткой быстротой.

— Пожалуйста, прекрати изменять меня, — прошептала Рут.

Правильно ли было говорить это? Но она чувствовала, что должна выразить несогласие с действиями инопланетянина, прямо сейчас. Даже рискуя рассердить его. Она должна бросить ему вызов, искусно, определенно. Перед ней стоял выбор — сделать это или утратить рассудок в пустыне абсурда. Рут больше не могла оставаться пассивной, ограждаясь в маленьком мирке, куда чемы не могли проникнуть.

«Перестать изменять ее?» — удивился Келексель.

Именно здесь лежало ядро сопротивления, в этом вопле-шепоте, и он понимал это. Так варвары всегда говорили тем, кто пытался цивилизовать их.

Келексель в миг превратился в истинного циника Федерации, верноподданного слугу Главенства. Туземка не должна была найти в себе силы воспротивиться.

— Как я меняю тебя? — спросил он.

— Хотела бы я знать, — сказала она. — Я знаю лишь, что ты считаешь, что я глупая и не понимаю, что ты делаешь!

«Неужели Фраффин подучил это создание? — подумал Келексель.