Еду принесли на полированном металлическом подносе. Настоящим зеркалом его, конечно, нельзя было назвать, но отражение в поцарапанной поверхности все же просматривалось. Хавсер уставился на свой новый глаз.

Он отлично видел ночью и при слабом освещении. После пробуждения вышнеземец большую часть времени провел в почти полной темноте и даже не заметил этого. Вот почему он решил, что его настоящий глаз ослеп. И поэтому весь мир казался залитым зеленоватым сиянием, а источники света превращались в ослепительно-белые пятна. Волки Фенриса большую часть жизни проводили в темноте. Им не требовалось искусственное освещение.

Новый глаз всем был хорош, но плохо видел вдаль. На расстоянии больше тридцати метров все выглядело нечетким, как будто он смотрел сквозь широкоугольные оптические линзы, имевшиеся в хорошем пиктере, которым он пользовался при съемке памятников архитектуры. Зато периферийное зрение и чувствительность к движениям были просто ошеломляющими.

Как раз то, что можно было ожидать от глаза хищника.

Он поднял поднос к лицу и закрыл один глаз, потом второй, потом снова и снова.

Когда он в пятый раз открыл волчий глаз, то в отражении заметил у себя за спиной какую-то тень.

— Тебе лучше войти, — не оборачиваясь, сказал он.

Астартес вошел в комнату.

Вышнеземец отложил поднос и повернулся, чтобы взглянуть на пришедшего. Астартес был огромным, как и все его сородичи, а на плече висела сизо-серая шкура. И мех, и доспехи были влажными, словно он только что побывал за пределами Этта. Астартес снял кожаную маску и открыл обветренное и татуированное лицо.

— Медведь! — воскликнул вышнеземец.

Астартес фыркнул.

— Ты Медведь, — повторил вышнеземец.

— Нет.

— Да. Я знаю не так много Астартес, не так много Космических Волков…

Он заметил, как при этих словах губы Астартес недовольно скривились.

— Но мне знакомо твое лицо. Я помню его. Ты Медведь.

— Нет, — сказал воин. — Но мое лицо может быть тебе знакомо. Сейчас я известен как Богудар из Тра. Но девятнадцать зим назад меня звали Фитом.

Вышнеземец удивленно моргнул:

— Фит? Ты Фит? Аскоманн?

— Да, — кивнул Астартес.

— Тебя звали Фитом?

— Мое имя и сейчас осталось при мне. А в Стае меня зовут Богудар или Божий Удар, потому что у меня отличный размах, как у рассерженного бога, а однажды я погрузил лезвие секиры в лоб предводителя…

Он умолк.

— Но это уже другая история. Почему ты так на меня смотришь?

— Они… Они превратили тебя в волка.

— Я хотел этого. Я хотел, чтобы они меня взяли. Моего этта и моего рода больше не существовало, моя нить держалась на последнем волоске. Я хотел, чтобы они меня взяли.

— Я им говорил. Я говорил Медведю, чтобы он взял тебя. Тебя и еще одного.

— Брома.

— Да, Брома. Я сказал Медведю, чтобы он забрал вас обоих. Я сказал, что он должен это сделать после того, что вы из-за меня вынесли.

Фит кивнул.

— Тебя они тоже изменили. Изменили нас обоих. Сделали нас сынами Фенриса. Но Фенрис всегда так делает. Все меняет.

Вышнеземец изумленно покачал головой:

— Не могу поверить, что это ты. Я рад, что так вышло.