— А ваше мнение, Бальюмер? — спросил Валентин.

— У меня в правилах, — отвечал беспечно канадец, — не вмешиваться в дела, которые меня не касаются. Но все-таки, сказать вам откровенно, мне будет больно быть свидетелем, как эти собаки кроу будут резать и грабить моих собратьев. В лугах все белые — братья, к какой бы они нации ни принадлежали. Если б это зависело от меня, — продолжал он, ударяя по стволу ружья, — то, несмотря ни на многочисленность этих грабителей, ни на опасность столкновения, я вступил бы с ними в разговор, который они б долго не забыли. Это не более как только мое мнение: ваше решение будет и мое.

Валентин обратился к Курумилле.

— А вы, вождь, что скажете? — спросил он.

— Анемики… кро… кроу… собаки… убивают детей… женщин… Индейцы очень жестокие.

Произнося эти слова своим обычным гортанным голосом, вождь впал снова в свое обыкновенное безмолвие.

Валентин, подумав две или три минуты, в свою очередь начал говорить.

— Товарищи, — сказал он, — я обдумал ваши мнения. Мы действительно пришли в эту страну с целью покончить задуманное нами опасное предприятие, и, чтобы выйти победителями, нам мало одной отчаянной храбрости, но нужно и благоразумие. Сеньор Навая прав: мы слишком одиноки в этом краю, жители которого нам враждебны, и надо быть сумасшедшими, чтобы так безрассудно вмешиваться в посторонние дела.

Навая и Бальюмер сделали знак согласия. Как будто совершенно чуждый между ними Курумилла один оставался невозмутим.

— Но, — продолжал Валентин, — нам предстоит борьба с сильным неприятелем, и при нашем одиночестве могут встретиться непреодолимые препятствия, которые, пожалуй, помешают исполнению наших планов. Следовательно, мы должны приобрести себе друзей, заключить союз с верными людьми, от которых, взамен наших услуг, могли бы в случае необходимости получить помощь. Кто знает, быть может, само провидение натолкнуло нас на этих эмигрантов и дает нам возможность спасти их, через что и приобрести союзников, как оборонительных, так и наступательных.

Вы знаете — кроу наши заклятые враги, и, попадись мы в их руки, нас ожидает скальп или мучительный столб. Защищая наших собратьев, мы, во-первых, делаем доброе дело, спасая женщин и детей, а во-вторых, ограждаем самих себя и приобретаем достаточную силу, чтобы быть в состоянии бороться с нашими врагами.

— Черт возьми! — сказал Бальюмер, — вы совершенно правы. Медлить нечего, нападем на кроу. Эти собаки не заслуживают пощады.

— Ваш взгляд на это обстоятельство, сеньор Валентин, неоспоримо верен, — сказал Навая, — эгоизм плохой помощник. Я разделяю теперь ваше мнение. Приказывайте; я готов за вами следовать.

— Браво! — сказал, смеясь, Валентин, — так говорят мужчины, но не робкие женщины или корыстолюбивые торгаши. Я не спрашиваю мнения начальника: оно всегда согласно.

На эти слова Курумилла только улыбнулся или, вернее сказать, сделал ужасную гримасу, что выражало его необыкновенное довольство.

— Вот, товарищи, — продолжал Валентин, — как нам следовало бы действовать. Нашего присутствия здесь никто не подозревает; да и не нужно давать знать об себе. А притаимся лучше и будем ждать: обстоятельства покажут нам, что делать. Теперь не более десяти часов вечера. Если индейцы, как я полагаю, имеют намерение напасть врасплох на белых, то они это не сделают ранее как в два или в три часа утра, пока неприятель не заснет крепким сном. Пока мы здесь, начальник подкрадется к лагерю кроу и при малейшем подозрительном движении тех немедля известит нас.