– Да уж, – пробурчал Зеб.

– А ты думал! Она красивая, замечательная женщина. И за свои добрые дела – заботу о старом отце и каждом долбанном животном, что попадается ей на пути… она заслуживает кого-нибудь получше Эдварда. Кого-нибудь стоящего.

– Ты о чем? – Зеб удивленно глянул на старика.

– Ладно, забудь. И какого черта я тут перед тобой распинаюсь? Ведь именно с тебя и начались все наши беды. Она убьет меня, если прознает о том, что я был здесь, – признался Сикстус.

– Это точно.

– Привяжет меня к колесу и четвертует, – угрюмо сказал он. – Повесит без суда и следствия, понял?

– Да, понял.

– В смысле, ты должен держать язык за зубами.

– О'кей.

– Я жалею о том, что вообще завел эту беседу. Моя дочь не нуждается в моей помощи, чтобы привлечь к себе мужчин – уж поверь мне, у нее их было ой-ой сколько. Те, которых я упомянул раньше, а потом еще врач, юрист, ветеринар, профессор, моряк… а теперь вот этот фермер.

– Эдвард.

– Ага, Эдвард. Но никому, ни одному из них, не удалось подарить ей счастье. Она замечательная, моя Румер; и она должна найти такого же необыкновенного человека. Уловил намек? Того, кто ни в чем не будет ей уступать. Вот что я сказал бы, если б она захотела услышать от меня совет по поводу обустройства своей жизни.

– Хороший совет, – кивнул Зеб.

– Да. Но и мое предложение тебе перестать заниматься соплежуйством ничуть не хуже. Снимай власяницу, хватит изображать из себя мученика. Наверстывай упущенное, молодой человек.

– Что? Ты…

– У тебя целое лето впереди, Зеб.

– Для чего?

– Ты сам прекрасно знаешь, не придуривайся, и мне ни к чему тебе это разжевывать. Я стар, ты молод. Много лет я совершал глупейшие ошибки, которых мог бы избежать. И этот совет я даю тебе бесплатно.

– И что это за совет такой?

– Когда Господь вручает тебе дар, прими его.

– Какой еще дар?

Зеб прекрасно понимал, о чем ведет речь старик, но его разум отказывался верить в то, что он – через двадцать лет! – сможет наверстать то, что потерял! Что он, именно он, составит счастье Румер…

– Правду. Правду о том, кто ты есть и что ты чувствуешь. В этой жизни у нас бывает лишь одна настоящая любовь, Зеб. Лишь одна.

– Как у тебя с Клариссой?

– Да. Мне подфартило, потому что, найдя ее, я сразу все понял. Другим так не везет. Сами того не зная, они выбрасывают свое счастье на помойку и только из-за того, что оно якобы недостаточно блестит. А потом всю жизнь роются и ищут то, утраченное, которое и было истинно стоящим, и корят себя за тот необдуманный поступок. И вот бродят здесь, на земле, как неприкаянные, потерянные души…

– Или там, в космосе, – сказал Зеб, вспоминая, что, когда его «Челленджер» мчался над Мысом Хаббарда, он ненароком припадал к иллюминатору и думал о том, что же она сейчас делает. Он вспомнил об упомянутой в разговоре с ней черной дыре, и кровь застыла у него в жилах. Ему так много хотелось рассказать ей! О том, что с ним произошло, о том, как он спустился с небес на землю. Рассказать ей обо всем, что увидел – и перечувствовал – за эти годы в невыносимой разлуке с ней. Но станет ли она его слушать?

– Не профукай это лето, Зеб, – посоветовал Сикстус.

– Она не будет со мной разговаривать.

– Тогда ты сам разговаривай с ней.