— Подумайте, сколько рыбаков должны были лишиться рабочих мест! — сказал Леня. — Да мне памятник должны поставить во Владивостоке!

— Думаешь, Барковский не нашел бы никого взамен? — спросил Баренцев. — У него просто не хватило времени!

— Да, время, время… А человек своего времени не знает! Как по-вашему, это начало перемен в России?

— Мне кажется, нашей бедной стране уже хватило перемен! — сказал Ларин. — По мне, так пусть все идет своим чередом… Хотя кое-кого из бандитов следовало бы посадить! А еще лучше расстрелять! — он вспомнил ублюдка Брюшного.

— Боже мой, Ваня, какой ты стал кровожадный! — прокомментировала Татьяна Захаржевская. — Вот оно, тлетворное влияние Голливуда. Из интеллигентного человека сделали сторонника террора.

— Это не Голливуд, это жизнь сделала! — печально отозвался Ларин. — Поневоле отрастишь когти!

— Да что ж такое с тобой произошло? — спросил Рафалович.

Иван однако от повествования о нелегкой судьбе писателя в России воздержался.

— Нил вон в курсе! — сказал он. — Спас меня, можно сказать, от смерти!

— Но если всех бандитов изведут, кто ж будет печатать всю эту бандитскую лабуду? — спросил рассудительный Павел. — Собираешься оставить коллег без хлеба?

— Ничего, — сказал жестокий Ларин. — Перебьются. Будут писать про бравых чекистов. Свято место пусто не бывает.

— А где же принципы? — улыбнулась Захаржевская.

— Знаешь, — ответил Иван, — у меня был один знакомый, так он прямо говорил: за что заплатят, то и напишу. Я его тогда поддевал — а оду Сталину напишешь? А Гитлеру? Он говорил — напишу, все равно никому от этого плохо не будет!

— Страшно слушать! — сказал Розен серьезно.

— А ты не бойся, Павел! — так же серьезно сказал Ларин. — Сие есть жизнь, и мы, как взрослые люди, должны это понимать.

— Хорошенькая жизнь! — вздохнул Розен. — Впрочем, мне это понятно, как никому другому.

— Не будем, пожалуй, о грустном, — предложил Баренцев.

Нил-Нил воспользовался паузой, чтобы попросить у Таты разрешения покинуть компанию вместе с Данилой. Взрослая беседа навевала скуку, а тортом мальчики успели насытиться.

— Какие воспитанные дети! — снова восхитился Рафалович, глядя им вслед. — Я в их время был совсем иным.

— Верится с трудом! — сказала Ларина.

— Почему? Или ты считаешь, что еврейский мальчик должен непременно ходить в музыкальную школу и слушаться родителей? Я был заядлым прогульщиком, начал курить в тринадцать лет и не расставался с рогаткой!

— Хорошо, что дети ушли вовремя и этого не слышат! — сказала Скавронская.

Нет, даже оставшись наедине, мальчики не стали мастерить рогатки или смолить заныканный бычок.

— Сыграем в прятки? — предложил Нил-Нил.

— Прятки? — у Данилы округлились глаза. — В таком доме? Я тебя буду искать целый год — я же здесь впервые, а тебе знакомы все закоулки.

Нил-Нил закивал:

— Точно, но мы же будем не просто прятаться, как какая-нибудь малышня!

Он уже рассказал гостю многое о своем деде, поэтому Данила нисколько не удивился, услышав про игру, в которую с Нил-Нилом играл когда-то Макс Рабе. Найти человека следовало по подсказке, оставленной в виде шарады. Покойный дед был мастером на логические загадки.