Ловушек больше не попалось ни одной. Этот псих честно шел на финальную битву к северным лесам.

А вот зачем мы за ним шли? Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь — в этом мире просто больше нечего делать. Нечего терять, потому что будущего у него тоже нет… сам-то понял, что сказал?..

Генри много говорила со мной. Искренне. Правда, ей было гораздо интереснее слушать меня, а у меня уже кончался запас довоенных воспоминаний. Я был совсем еще ребенок в то славное время… Думаю, половину из того, что я рассказал, я выдумал сам. Ну да не суть важно это теперь.

О Генри я узнал много такого, от чего мне становилось жутко. Ее детство прошло в Городе Мертвых, этой радиоактивной дыре, где умерло, наверно 999 человек из каждой 1000. Потом вернулась с войны ее мать и забрала свою дочь оттуда. Год странствий в какой-то кочевнической толпе. Год плена… и его, похоже, хватило, чтобы искалечить душу Генри навсегда. Она бежала вместе с каким-то старым японцем и жила с ним три года, став мастером боевых искусств. Потом они вдвоем освободили оставшихся пленников и потратили два года на поиски легендарного Убежища. Чудо, как они дошли туда, безоружные. Но дошли. Хотя половина народу погибла в пути…

По словам Генри, бегство от войны и крысиная жизнь под землей оказались хуже, чем война. Она тогда еще не знала, что такое война. Потому что не видела ее никогда. Но из Убежища ушла все равно, и никто не смог ее остановить. Похоже, только тот японец, которого она называла сенсеем, был для нее авторитет, но он умер, так и не дойдя до Убежища…

…а потом она сказала, что не любила никого и никогда, кроме него и… меня…

Проклятая война… что ты сделала с таким человеком… с моей Генри…

Через две с половиной недели мы вышли за пределы карты. Была у нас карта местности, и, чем дальше от нашего слета, тем она становилась беднее и схематичнее. Помощи от нее в последнее время было мало, а теперь мы и вовсе вышли за край. Еще пара дней, и мы наткнулись на НАТОвский лагерь. 10 палаток. 26 человек народу. Заняли перевал. Пришлось карабкаться по горам, искать другой путь и делать огромный крюк. Хотя меня разбирало любопытство насчет последних военных новостей. Я был бы не прочь с ними поболтать, а заодно и посмотреть их реакцию на то, что происходит у нас.

Но сейчас не до того было.

Вид с горы… Мы забрались на нее к ночи и нашли небольшой пятачок, где можно было бы расположиться отдохнуть… Я видел огромную равнину. Черная и вспыхивающая то здесь, то там. И небо над ней тоже сыпало искрами, и взрывающиеся самолеты напоминали почему-то о праздничных фейерверках.

Глядя на замершую, с удивленными глазами Генри, я сказал: вот это и есть война…

…Алекс сорвался, когда мы спускались вниз… я ничего не успела бы сделать… я почему-то знала, что что-то подобное должно произойти. Он умер утром, когда только восходило солнце, когда затихли все бои, и внизу, у подножия гор скопился туман. Это было и мое последнее утро…

Кошки чувствуют, когда их жизнь подходит к концу. Возможно, во мне есть что-то от кошки. Я не видела будущего, особенно после того, как умер Алекс. Я чувствовала себя старой, казалось, вот закрою глаза, и умру. И будет тихо и спокойно…

Спустилась в лес. Чувствовала — он ждал. Сняла снайперку с плеча и пошла через туман и незнакомые звуки. Ну где ты, оборотень?..

Я охотник. Огнестрелки у меня нет. Я охочусь с ножом. С ножом, который мне подарила Пайк. Так честнее.

Я ее вижу: девчонка, тощая и низкорослая, рыщет в тумане со своей снайперкой. Мой враг… или моя добыча… я оборотень?.. я уже не мщу?.. я все это со скуки затеял?.