— Но ты его отец.

Он пожал плечами:

— Мы в разводе. А так даже у моего отца не будет прав на Джейми, если ты не согласишься на это. Никто не сможет забрать у тебя ребенка. Клянусь честью.

Она зарыдала, рыдания душили ее, но он улыбался.

— Ну вот, — сказал он, забирая у нее бумаги и опуская их в свой карман. — Мы же не хотим, чтобы чернила расплылись.

Он обнял ее, и она вдруг тоже оказалась на коленях, прижалась головой к его груди; пять лет горестей, печали и одиночества изливались из нее, как старая отрава. Он гладил ее волосы, качал ее и шептал, что все хорошо, что ей теперь ничто не угрожает, что он никогда не покинет их снова, пока они живы. И в глубине ее сердца начал расти сбереженный крошечный росток надежды.

— Я никогда не плачу, ты знаешь, — последний раз всхлипнула она и засмеялась. — Ты превратил меня в мокрую гусыню.

— Пусть, если это счастливые слезы, — бормотал он.

— Я думаю, Джек Уиндем, — смогла в конце концов заговорить она, — ты стал именно тем мужчиной, в которого я влюбилась пять лет назад.

Когда он дрожащими пальцами вытирал ей слезы, глаза у него были ясными, как рассвет.

— Ты сможешь снова полюбить меня, Лив?

Она улыбнулась, зная, что ее сердце снова открыто для него.

— Я всегда любила тебя без памяти, Джек.

— И ты ничего не имеешь против моего сватовства?

— Н-ничего…

Он издал страдальческий звук, но продолжал улыбаться.

— У тебя были причины желать моей смерти, — признал он. — Но ты спасла меня.

И он стал целовать ее, его руки блуждали в ее волосах, его сердце стучало ей навстречу, его губы были такими нежными, что она закрыла глаза и наслаждалась незнакомым ощущением счастья.

А потом он осторожно поцеловал ее в мокрый нос.

— У меня есть еще один сюрприз для тебя, Лив.

Она потерялась в его сладких поцелуях и не сразу поняла его.

— Еще сюрприз?

Но Джек уже смотрел куда-то за ее спиной и с широкой ухмылкой поднял ее на ноги.

— Милорд, — важно, как на торжественной мессе, произнес дворецкий Харрисон, — ваши гости здесь.

И вдруг, подобно чуду, появился он.

Высокий для своего возраста, тоненький мальчик. Его зеленые глаза цвета морской воды — отцовские глаза — сияли счастьем, он смеялся.

— Мама! — завопил он и бросился к ней.

— Джейми! — крикнула она и раскинула руки.

— Боже, — сказала Джорджи от двери, — что случилось с вами обоими?

Но Оливия была слишком занята, чтобы ответить. Она кружила своего сына, вдыхала его детский запах и думала, как замечательно чувствовать его тяжесть в своих руках и каким все было серым и унылым без него. За последние годы она жила только немногие дни — дни, когда могла видеть своего мальчика.

Потом Оливия оказалась перед ним на коленях; она отвела волосы с его лба и стала слушать возбужденный рассказ о лодке, на которой он только что плыл, о шторме, в который они попали, и о буквах, которым его учила тетя Джорджи; и вообще, где она была?

— Я уехала, чтобы привезти к тебе одного человека, любовь моя, — сказала она. Наклонившись, она зашептала ему в ухо: — Ты видишь того мужчину позади меня?

Он широко открыл глаза.

— Кто он?

— Он твой папа.

Джейми, очень серьезно, с широко раскрытыми глазами уставился на человека, который, оказывается, был его отцом.

— И где ты был? — требовательно спросил он.

Голос мальчика прозвучал неприветливо.

Джек опустился перед ним на колено.