— Здравия желаю, ваше превосходительство…

— Генерал–адъютант Арчегов, — представился Константин и обнял старика: — Знаю, все знаю…

Осекся, говорить не смог — глаза впились в фотографию, что стояла рядом с кроватью. Молодой казачина в черкеске положил ладонь на кинжал. И до чего ж похож!

Константин помотал головой, поморгал глазами — на него смотрел Гришка, пусть в черкеске, но Гришка олух, что сейчас чинил автомобиль на тракте — вызволять эту «антилопу–гну» быками генерал не разрешил в воспитательных целях.

— А большевики еще сказали, что генетика — лженаука, — прошептал Арчегов, оправившись от потрясения. И быстро произнес, обращаясь к Науменко и членам Кубанской рады, что вошли следом:

— Я быстро, сейчас приду, — и очень выразительно посмотрел, показывая взглядом на старика. Кубанцы его правильно поняли и обступили старика, выражая тому свои соболезнования.

Арчегов быстрым шагом вышел из дома и целеустремленно поспешил к конным конвойцам — перед ним расступались. Обратился к вахмистру, что сдерживал норовистого коня.

— Возьми казаков и скачи к автомобилю. Аллюр три креста. Там подхорунжий — отмыть от грязи, одеть в черкеску и что полагается, и сюда, наметом! Одно копыто здесь, другое там! Быстро!!!

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

Громко крикнув ответ, вахмистр развернул коня и безжалостно ударил плетью. За ним устремились полдюжины казаков, также нахлестывая своих скакунов. Не прошло и минуты, как Константин даже конского топота не услышал — лихо унеслись казаки. Три версты туда, три обратно, плюс пять минут на переодевание — четверть часа, не больше, ибо лошадей жалеть не станут. По его лицу конвойцы в один миг осознали всю серьезность полученного от генерала приказа.

Арчегов же быстро вернулся в дом и молча смотрел, как кубанцы продолжают соболезновать хозяину. Прошло с десяток минут, и в доме воцарилась гнетущая тишина — все, кроме хозяина, с недоумением смотрели на генерал–адъютанта, не в силах понять, почему тот застыл соляным столпом. А Константин посмотрел во двор и увидел бешено скачущих верховых. И повернулся к старику, держа краем взгляда окно.

— А ведь я тебе сына привез, Павел Николаевич, живого и здорового.

Тихие слова буквально подбросили казака с постели. Глаза вспыхнули безумным огнем. Из груди вырвался крик:

— Микола жив?!

— Нет, Гриця…

— Шуткуешь, ваш бродь?! Я его тут своими руками обмывал!

Отчаянная надежда в глазах сменилась бешеной яростью, но Константин видел, что сделал. Во дворе началась самая настоящая заматня среди местных станичников — враз побледневшие, одни шарахнулись от бегущего к дому Пляскина, другие лихорадочно крестились.

— Смотри! — Арчегов отошел в сторону, стараясь быть рядом с отцом и девчушкой. Громко затопали сапоги.

— Гриця!

— Сыну…

Широко раскинув по сторонам руки, генерал успел подхватить сомлевшую девчушку и рухнувшего на пол старика. Крякнул от двойной тяжести и громко попросил:

— Да помогите же, господа!

Все разом очнулись, засуетились, захлопотали. Науменко схватил ковшик с водой и плеснул на старика, затем на девчушку. Казак чуть слышно застонал, а Константин облегченно вздохнул — сердце выдержало. И чуть не рассмеялся, несмотря на трагизм ситуации.

Станичный атаман оказался на диво крепок, но пернач из руки выронил. Он уставился на Пляскина вытаращенными глазами, быстро крестился и при этом вычурно бранился, словно старался отогнать морок. И Константин понял, что медлить нельзя, — старик пришел в себя.