Такова характерная примета коммунистического владычества — грязь на окнах и стенах, мусор на улицах. Особенно одолевал последний — Арчегову казалось, что не убирались вечность. И через пару лет город будет просто погребен под грязным и зловонным завалом.

Странно — но уже к концу марта тот же Иркутск основательно прибрали, да и работа пошла веселая. Стены почистили, разбитые стекла заменили, окна помыли — одни сплошные солнечные зайчики играли. Люди нарядные ходят, лица радостные. Будто на шестьдесят лет история перепрыгнула, в «олимпийский» 1980 год.

И не мудрено — каждый жилой дом или несколько деревянных усадьб обязаны были иметь дворника, отвечавшего за чистоту и порядок. И первый помощник полиции, кстати. А за отсутствие оного полагался такой штраф, что даже очень богатый домохозяин с тягостным кряхтением выплачивать будет, а то и с глубокой тоски задавится, от жабы пупырчатой. Или самолично метлой махать станет и тротуар с мылом мыть…

— Завтра надо будет в церковь Петра Васильевича пригласить и всех наших «штатских». Нечего им в атеизм играть, свое вольномыслие показывать. На этой «карте» и с Троцким сыграть нужно будет, а то они на церковь такие репрессии обрушили, что страшно за будущее становится. Хоть всех святых выноси. Как вы думаете, Константин Иванович?

— Вы правы, Иван Петрович. Я сегодня же поставлю этот вопрос перед Троцким. — Арчегов мысленно выругался, давая сам себе строгий и нелицеприятный выговор.

Ведь генерал Степанов полностью прав, а он совершенно забыл о том, что даже большевики вспомнили, раз для сибирской делегации не только церковь предоставили, но и в некоторых комнатах в усадьбе иконы с лампадками оставили.

«А мы с Вологодским, как дятлы, право слово, клювами прощелкали. Нет, завтра всей делегацией на службу придем, и Михайлова притащу, нечего ему свою революционность демонстрировать. Стоять будем и молиться — а по всей Москве слухи пойдут. И в нашу пользу, несомненно. Да и на время большевики к батюшкам помягче относиться станут — невинность свою перед нами показывая».

Генералы медленно шли мимо ограды, решетка которой была выломана. К великому удивлению Арчегова, внутри запущенного парка шла дорожка, посыпанная песочком, и даже стояли несколько крепких лавок с высокими диванными спинками.

— Никак большевики и на прогулку для нас расщедрились? Лавки явно откуда–то доставлены. И недавно. Прямо на траву.

— Вы наблюдательны, Иван Петрович, — Арчегов с уважением посмотрел на генерала. Глаз–алмаз у Степанова, ему бы не в Генштабе служить, цены бы в спецназе не было.

— А знаете, я сейчас на холодку посижу, помыслю, о чем с Троцким сегодня беседу вести. Покурю здесь немного. Вы уж идите, позавтракайте, а я потом, — Константин улыбнулся, молчаливо извиняясь. Генерал Степанов к курению относился резко негативно, почти как старовер, однако при начальстве терпел, молчаливо, но красноречиво.

Так зачем подчиненного, с которым связывали дружеские отношения, понапрасну обкуривать? Лучше уж одному посидеть, прохладой утра надышаться, на зорьку полюбоваться.

— Гриша, и ты иди, — Арчегов махнул ладонью Пляскину, что застыл рядышком. Казак почти не отходил от него все эти дни.

Генерал дошел до лавки, доски были чистыми — чекисты еще раз продемонстрировали свою предупредительность. Посмотрел по сторонам и усмехнулся, прошептав:

— Надо же, вспомнишь — и вот они, легки на помине.

В парке застыли несколько черных фигур в узнаваемой кожаной униформе. Бдительно охрану несли, везде, где только возможно. Генерал усмехнулся еще раз и уселся на лавку, навалившись на спинку. Достал из кармана коробку папирос и коробок, чиркнул спичкой.

Выдохнул клуб дыма — первая затяжка для него была всегда сладостна.