Севастополь

Александр Васильевич Колчак молча курил, разглядывая в предрассветных сумерках раскинувшийся у бухты город. Ему не спалось, адмирал не находил себе места в просторном салоне штабного корабля. А потому поднялся на мостик и лишь здесь, вдыхая полной грудью прохладный воздух, немного успокоился.

Нет, дело всей его жизни не окончено, как думал Александр Васильевич пять месяцев тому назад. Он нужен стране и флоту, ради которых должен жить и трудиться, не жалея себя и всех своих сил. Да и какая может быть старость или усталость, когда тебе и пятидесяти лет нет, когда под ногами качается палуба корабля, когда скоро приедут из Парижа жена с сыном, а здесь еще и любимая женщина.

Проблемы…

— Прав Константин Иванович, жизнь у тебя, ваше высокопревосходительство, только начинается, — с усмешкой вымолвил адмирал, вспомнив недавние, в январе еще сказанные слова.

Арчегов встряхнул его, всю его душу, словно щенка за шкирку. В какой–то момент Колчаку показалось, что этот молодой генерал намного старше его по возрасту. Особенно когда говорил почти как и его отец, участник Севастопольской обороны, которого Александр Васильевич безмерно почитал всю свою жизнь.

А еще этот пронзительный взгляд, скупые отточенные движения, резкие слова…

Он обязан этому человеку, хотя порою не понимал, зачем он делает то, что другие считают ошибкой. Но, как показало время, прав оказался военный министр, «молокосос», как его презрительно именовали иные «заслуженные» генералы, а не они, безжалостно вышвырнутые со службы за свои в большинстве своем мнимые или раздутые заслуги. Иначе нельзя — то, что раньше решалось при помощи дворцовых связей, сейчас гибельно и опасно и для страны, и для армии с флотом.

И теперь здесь, в Севастополе, Колчак делает подобное, решительно освобождаясь от «балласта». На небольшой по корабельному составу флот приходилось свыше сотни адмиралов и генералов, а также чуть ли не тысяча вполне здоровых к службе офицеров, забивших все вакансии и должности, и даже больше того, на берегу.

Причем эти самые должности придумывались, штаты разбухали прямо на глазах, заполнялись тунеядцами и приспособленцами всех мастей, зачастую не имевших к морю никакого отношения.

Не служа Отечеству в тяготах и лишениях, они получали такое же денежное содержание и довольствие, как и те немногие офицеры, кто честно и доблестно нес бессонные вахты на палубах усталых и ломающихся боевых кораблей.

И впервые в жизни адмирал, попав перед сложным выбором, сослался на чужой приказ, слишком тяжелым для него стало чудовищное бремя выбора. Но данное генералом Арчеговым золото, те сорок миллионов рублей, привезенных в трюме вспомогательного крейсера «Орел», требовалось истратить в соответствии с полученным приказом. А иначе Сибирское правительство просто прекратило бы финансировать Черноморский флот и Каспийскую флотилию, что получили сильный толчок и яркую искру к жизни.

Выбора у него не было, и Колчак начал реорганизацию, которая вызвала сильнейшее недовольство одних, которых он стал еще больше презирать, и уважение вторых, настоящих тружеников моря, подобрать другое слово для них он не смог.

Москва

— Ох на…

От мощного взрыва во рту застряла отборная ругань, и Константин Иванович машинально прикрыл своим телом Вологодского. По спине больно заколотила кирпичная щебенка, пыль запорашивала глаза, но чего–то крупного, к счастью, не прилетело.

— Твою мать!

Арчегов приподнял голову, стараясь прижаться ею к кирпичной опоре, на которую раньше крепились металлические решетки. Огляделся за секунду, оценив обстановку, и тут же стремительно нырнул обратно в надежный импровизированный окоп.

Увиденное впечатляло.